Борьба за здоровье
Вести активную жизнь всё чаще мешает болезнь. С декабря 1924 года Николай находился на лечении в Харьковском медико-механическом институте, куда был направлен для выяснения причины заболевания. Пробыл там почти полтора года, с перерывами на время санаторного лечения. В институте ему сделали операцию правого колена. Но ожидаемого облегчения не наступило. Испытывая резкие боли, он стоически их переносит. Приходя в себя после «очередной экзекуции», старается компенсировать потерянное время, занимаясь самообразованием. Много читает. Облегчить тяжёлое душевное и физическое состояние, материальные трудности ему помогают друзья, которых он приобретает в больницах и санаториях.
В Харькове знакомится с Петром Новиковым, их общение продолжалось всю жизнь. В 1926 году в санатории «Майнаки» (Евпатория) встречается с Иннокентием Павловичем Феденёвым. Он принадлежал к числу первых революционеров-романтиков, готовых ради светлой мечты жертвовать своим здоровьем, а порой и жизнью: бесстрашно переносить аресты, ссылку, каторгу, Сибирь. Это были люди высоких нравственных начал. Кто знает, не будь рядом с Николаем Феденёва, мы, возможно, не узнали бы никогда о книге «Как закалялась сталь» и её авторе. Рукопись романа так бы и затерялась где-нибудь в архивах издательств и журналов.
Феденёв вёл все издательские дела своего друга. Здесь же, в санатории, Островский знакомится с коммунистом Мартой Пуринь, работающей в Москве. Она вступила в партию в Латвии в 1917 году. «Славный друг, поддерживает силой своей воли», — сообщал он о ней брату. Друзья не оставляли Николая до конца его жизни, помогали в самых сложных житейских ситуациях.
«Я борюсь молча... Никто здесь не услышал от меня ни одного слова жалобы и не услышит никогда».
Н. Островский — М. Родкиной, другу.
25 октября 1925 года.
Харьков.
«... Был в Харькове... проклятый институт. Я каждый раз, когда еду с Новиковым около него, отворачиваюсь. Так он мне опостылел. Угробил я два года своей жизни ни за грош...»
Н. Островский — А. Давыдовой, медсестре.
22 октября 1926 года.
Новороссийск.
В мае 1926 года я приехал в Евпаторию, в санаторий «Майнаки». Там я увидел его впервые... Было ему двадцать два года. Говорил с лёгким украинским акцентом, остроумен, жизнерадостен. Из разговоров с медицинским персоналом я узнал, что Островского в будущем ждёт полная неподвижность. Сам он неохотно говорил о своей болезни, хотя чувствовал надвигающуюся катастрофу. Он надеялся, что лечение сильнодействующими евпаторийскими грязями может замедлить развитие болезни, поэтому точно выполнял предписания врачей, дисциплинируя таким образом всех больных... Его можно было слушать часами, речь его лилась свободно, увлекала своей искренностью... В санатории «Майнаки» я провёл с Островским около месяца. Мы оба были заядлыми шахматистами... Меня поражала его память — он не допускал повторения сделанных ошибок.
И. Феденёв.
Среди санаторных больных Николай был самым юным и наиболее тяжелобольным. Карие глаза его смотрели на мир сосредоточенно, с оттенком грусти, порой сурово. Чуть-чуть лукавая мальчишеская улыбка придавала облику неповторимое обаяние. Николай был хорошим рассказчиком и страстным спорщиком, говорил он просто, немногословно, умел слушать собеседника... Летом 1926 года в санатории «Майнаки» перед Николаем встал вопрос — в связи с хроническим заболеванием перейти на инвалидность. Он всячески, всеми силами противился этому, даже само слово «инвалид» было ему ненавистно. И мы в его присутствии старались не упоминать этого слова. Пребывание в санатории кончилось. Мы проводили Николая в Новороссийск.
М. Пуринь.
Новые испытания
После санатория вновь появилась надежда: если не на выздоровление, то хотя бы на замедление болезни. Врачи рекомендовали Островскому пожить на юге. Он поселяется в Новороссийске, у дальних родственников, в семье Мацюк. Здесь знакомится с будущей женой — Раисой Порфирьевной. В 1927 году страшный прогноз врачей подтверждается: Островский не может ходить, болезнь прогрессирует. Отныне он навсегда прикован к постели. Продолжает усиленно заниматься самообразованием, учится заочно в Свердловском коммунистическом университете. По-прежнему много читает. Но приходит новая беда: усиливается болезнь глаз, ухудшается зрение, он почти ничего не видит. Сохранять самообладание помогает поддержка родных, друзей. Пётр Новиков присылает радиоприёмник, а это для Островского — связь с миром, «единственная и большая радость».
В 1928 году в сочинском санатории «Старая Мацеста» он знакомится с Александрой Алексеевной Жигиревой. Она принадлежала к той же плеяде «старых большевиков», что и Феденёв, была человеком большой души. Потрясённая судьбой Островского, Жигирева начинает оказывать ему помощь в самых сложных житейских ситуациях: снимает на свои деньги для него квартиру, чтобы он, по совету врачей, мог поселиться в Сочи. Благодаря её длительным и упорным хлопотам семье Островских вскоре было предоставлено собственное жильё. Александра Алексеевна оказывала также денежную помощь, когда из-за бюрократических проволочек долгое время ему задерживали пенсию. Островские ласково называли Жигиреву «второй мамой», «Шурочкой». В Сочи у Николая появляется ещё один друг — Лев Николаевич Берсенев, взявший на себя заботу о «радиохозяйстве».
«Получаю удар за ударом: едва успеваю подняться на ноги после одного, как новый, немилосерднее первого, обрушивается на меня».
Н. Островский.
К концу года (1926) здоровье настолько ухудшилось, что иногда по целым дням приходилось оставаться в постели... Островский обращается к матери. «Когда я узнала, что нужна Коле, я всё бросила и отправилась в дальнюю дорогу, — рассказывает Ольга Осиповна. — И сейчас не могу спокойно вспоминать нашу встречу в Новороссийске. Коля страшно мне обрадовался, но с места не тронулся — не мог встать с постели».
Е. Островская.
... С начала 1927 года анкилозирующий полиартрит (постепенное окостенение суставов) приковал его к постели... Врачи рекомендовали лечение серными ваннами, и в июне 1927 года Островский в сопровождении матери поехал на курорт в «Горячий Ключ»... Серные ванны не улучшили здоровье Островского. По-прежнему целые дни проводил он в постели.
Е. Островская.
«Из дома я (Павел Корчагин. — Авт.) больше не выхожу и из окна наблюдаю лишь кусочек моря».
Н. Островский
«Как закалялась сталь».
... В первых числах мая 1928 года мне удалось съездить на два дня в Новороссийск. Николай лежал. Ходить не мог, но ещё не терял надежды подняться «хотя бы на костыли». Воспаление глаз прошло, но врач предупредил: «Если будете переутомлять глаза, то возможно повторное воспаление».
П. Новиков.
Второй раз мы встретились через два года в сочинском санатории ... на Старой Мацесте... Коля неподвижно лежал на койке. Я поцеловал его и подал руку. Он не мог уже ходить, руки двигались слабо, почти ничего не видел. На лице его сияла улыбка, та же прекрасная улыбка, которую я запомнил с первой встречи. «Как я рад, Иннокентий Павлович, что встретились! А ведь мне говорили врачи, что ты не жилец на белом свете. Как хорошо, что они ошиблись, а вот я, дружок, подкачал, но всё же не сдаюсь. Только в шахматы с тобой сразиться больше не смогу — глаза подвели». О многом мы переговорили... Он значительно вырос за это время в культурном отношении, прочитал огромное количество книг... Лечение мацестинскими ваннами не внесло существенных изменений в здоровье Островского. Он это чувствовал. «Я лучше других знаю, что меня ждёт, — говорил Коля, — но не прекращу борьбы!» Он поделился со мной мыслью, что хочет писать книгу о том, что видел, участником чего был, книгу о первых комсомольцах, об их жизни и борьбе...
И. Феденёв.
... В 1928 году я приехала лечиться в Сочи, в санаторий на Старой Мацесте. Как-то, отдыхая на балконе, я увидела, как из санаторного корпуса вывезли коляску, в которой полулежал молодой человек в синих очках. Товарищи мои, старые большевики, отдыхавшие вместе со мной, познакомили меня с ним. Это был Николай Островский... Больше всего поразили меня его большие блестящие тёмно-карие глаза. Не верилось, что этот парень не может встать с кресла... Я часто приходила к Коле, моему младшему братишке, и мы подружились... Хотелось всеми силами избавить его от болезни, вернуть к активной жизни...
А. Жигирева.
«Переселился в Сочи, здесь остаюсь жить на зиму до будущего лечебного сезона...»
Н. Островский — П. Новикову.
22 августа 1928 года.
Сочи.
«Но тут грянула новая беда. Болезнь делала своё дело. Огнём нестерпимой боли запылал правый глаз Корчагина, от него загорелся левый. И впервые в жизни Павел понял, что такое слепота, — тёмной кисеёй затянулось всё кругом него».
Н. Островский
«Как закалялась сталь».
Борьба за место «в строю»
Осенью 1929 года Островский вместе с женой приезжает в Москву. Цель приезда — сделать операцию глаз у одного из лучших специалистов в этой области М. Авербаха. Но, к сожалению, непрекращающийся воспалительный процесс во всём организме не позволил осуществить хирургическое вмешательство. Надежда на улучшение здоровья была окончательно потеряна. Восемь месяцев длилось пребывание в больнице. После этого семья Островских поселяется в Москве (1930—1932). Условия жизни были тяжелейшими: абсолютно неподвижный, слепой, беспомощный, он по 12—16 часов вынужден был оставаться в полном одиночестве. Навещали его только Феденёв и Финкельштейн. С последним Островский познакомился в московской клинике.
Преодолевая отчаяние, безысходность, Николай ищет выход из создавшегося положения. Его руки ещё немного сохраняли подвижность, созревает решение попробовать начать писать. Друзья изготовили специальную папку с прорезями — «транспарант», с помощью которого и записываются первые страницы будущей книги «Как закалялась сталь».
Но вскоре он писать сам уже не мог. Пришлось диктовать родным, друзьям, соседке по квартире — Гале Алексеевой, ставшей его первым «добровольным секретарём». С большими сложностями была закончена первая часть книги, и Николай Алексеевич посылает её друзьям — в Харьков и Ленинград — с надеждой на издание. В Москве эту миссию взял на себя Иннокентий Павлович Феденёв. Книгу согласился печатать молодёжный журнал «Молодая гвардия».
Руководители журнала, писатели А. Караваева и М. Колосов, стали и первыми редакторами романа. Они не только внимательно отнеслись к начинающему автору, но и приняли деятельное участие в его судьбе. В апреле 1932 года журнал «Молодая гвардия» стал печатать первую часть романа «Как закалялась сталь» (№4—9). В том же году роман выходит и отдельной книгой. Она стала настоящим бестселлером для молодёжи тех лет. Редакцию журнала захлестнул поток читательских писем. А автор романа после завершения хлопот с изданием первой части книги «Как закалялась сталь» вместе с матерью уезжает в Сочи. В комнату в Мёртвом переулке на Арбате он уже не возвратится.
«Обо всей прошедшей восьмимесячной московской сумятице не буду писать. К чёрту!!! Это сплошной клубок из боли и крови, чуть не стоившей мне жизни. Удивляет меня лишь то, что я всё же пока ушёл от смерти или же она удрала от меня».
Н. Островский — П. Новикову.
11 сентября 1930 года.
Сочи.
... Как-то в апреле вечером, когда я вернулась с работы, он встретил меня со словами: «Кончай скорее со всеми домашними делами! Перепиши несколько страниц, написанных мною»... Я села переписывать. Конечно, я не расспрашивала... Просто переписала — и всё. На следующий день прочла. Я ещё не поняла, что это будет. Я поняла одно: теперь в этих записях — весь смысл его жизни. Прослушав записанное, он многое тут же переделал.
Р. Островская.
В октябре кончился срок лечения. Сдав сочинскую квартиру райисполкому, Островский в сопровождении своей сестры, Екатерины Алексеевны, вернулся в Москву. Вскоре приехала и Ольга Осиповна. Теперь он думал только об одном: скорее приступить к работе над рукописью... Надо сказать, что наша домашняя обстановка в ту пору мало способствовала работе. В комнате, длинной, похожей на коридор, собрались три родственные семьи: мы с Николаем, наши матери, сестра Николая с маленькой дочерью, мой брат с женой и маленький сын моей сестры. Девять человек, в числе которых двое детей дошкольного возраста и два безнадёжно больных молодых человека: сам Николай и мой двадцатичетырёхлетний брат Володя, тоже прикованный к постели — тяжёлым заболеванием сердца.
Р. Островская.
«Работаю, девочка, в отвратительных условиях. Покоя почти нет. Пишу даже ночью, когда все спят — не мешают».
Н. Островский — Р. Ляхович, другу.
28 мая 1931 года.
Москва.
... По совету Коли Ольга Осиповна обратилась к соседке по квартире, восемнадцатилетней девушке Гале Алексеевой, с просьбой помочь Николаю.
Р. Островская.
... Мы начали работать. Я ознакомилась с уже написанными главами. Листки, лежавшие сверху, ... Николай Алексеевич попросил прочитать ему вслух. Читая, я поняла, какая у него удивительная память: он безошибочно подсказывал мне слова, когда я с трудом разбирала текст, замедляла чтение, или точно указывал, сколько нужно перевернуть страниц, чтобы отыскать нужную ему фразу... Мельком взглядываю на него: лицо подвижно, глаза живые, лучистые. В часы труда, особенно плодотворного труда, кажется, что Островского оставила болезнь. Но стоит кому-нибудь войти в комнату, и всё нарушается. Николай начинает подбирать слова, с трудом восстанавливая последовательность событий в рассказе, иногда возвращается к уже написанным строкам. Лицо его сразу становится больным и утомлённым. Лоб покрывается мелкими капельками пота. Он просит пить... Диктуя, Николай полностью отдаётся во власть событий и образов. Он говорит внятно и выразительно, почти без пауз... И всё же бывали такие дни, когда он совсем не мог работать. Начинался период острых головных болей, и работа прекращалась. Боль в голове, резкая, мучительная — отвлекала, не давала возможности сосредоточиться.
Г. Алексеева.
... В ноябре 1931 года я получила от него все девять глав романа, перепечатанные на машинке. Я читала рукопись и плакала. Коле я написала: «Я не литератор, но роман твой до души доходит». Я понесла рукопись в редакцию газеты «Гудок». Там её продержали месяц, хвалили, но не печатали, боялись, не знали автора. Я забрала у них рукопись и пошла в отделение издательства «Молодая гвардия». И там тоже ухватились за рукопись, опять хвалили, продержали два месяца, но не печатали, и по той же причине: автор — неизвестный парень.
А. Жигирева.
«Шурочка! Я не в силах в письме описать, в каких условиях писалась книга... Книга была бы несравненно лучше... если бы не невыразимо тяжёлые условия. Не было, кому писать, не было покоя... не было ничего...»
Н. Островский — А. Жигиревой.
9 декабря 1931 года.
Москва.
Чуть не каждый день я заходил в издательство, но ответа не было. Не было ответа и из Ленинграда. Тревога за судьбу рукописи охватила меня.
И. Феденёв.
«Молчание издательства становилось угрожающим. С каждым днём предчувствие поражения усиливалось, и Корчагин сознался себе, что безоговорочный отвод книги будет его гибелью. Тогда больше нельзя жить. Нечем».
Н. Островский
«Как закалялась сталь».
Как-то вечером, в один из выходных дней, Островский по обыкновению слушал радио, о чём-то сосредоточенно думал. Ольга Осиповна сидела и тихонько шила. Я читала. «Если я получу безоговорочный отвод, это будет моей гибелью», — неожиданно сказал Николай. Мы вздрогнули. «Ты опять о книге, Коля? Ты только о ней и думаешь. Дай срок, получишь ответ! Не все же делают свои дела так быстро, как ты. У них же не только твоя книга», — заговорила Ольга Осиповна, стараясь успокоить сына. «... Я хочу сказать, что если мне укажут на ошибки, то буду переделывать книгу до тех пор, пока не добьюсь, чтобы на ней было поставлено слово «да». Ну а если это всё же мне не удастся, тогда буду решать другой вопрос... — И едва слышно закончил: — Чтобы вернуться в строй, я, кажется, сделал всё... Да, всё», — повторил он задумчиво.
Р. Островская.
... Вдруг, когда уже казалось, что не осталось никакой надежды, книгу приняли к печати в журнале «Молодая гвардия».
Г. Алексеева.
... Я читал рукопись, не отрываясь... Нечасто встречались мне произведения, которые с первой страницы столь сильно заявляли о себе, раскрывая секрет своего обаяния так, что мы сразу исполняемся доверия к автору... В тот же вечер я позвонил Анне Караваевой — ответственному редактору журнала — и написал отзыв для издательства. Было решено подписать и договор с Островским на отдельное издание книги... Об этом я позвонил Феденёву и условился с ним о дне встречи с автором. 21 февраля 1932 года вместе с Феденёвым я приехал к Островскому.
М. Колосов, писатель.
... По просьбе редакции Николай написал свою автобиографию. Как всегда, он диктовал чётко и быстро. Первая половина его письма в редакцию была посвящена работе над книгой. Затем следовала краткая биография писателя: «... Физически потерял почти всё, остались только непотухающая энергия молодости и страстное желание быть чем-нибудь полезным своей партии, своему классу...». Голос Николая звучал обычно, только палочка, которую он всегда держал в руках, скользнула по одеялу и упала на пол. Неожиданно он оборвал начатую фразу. «Мама, выйди», — мягко сказал он. Я обернулась. В дверях стояла Ольга Осиповна, по её лицу беззвучно текли слёзы. Я вышла вслед за ней. Когда я через несколько минут вернулась в комнату, Островский, ничего не говоря, спокойно продиктовал две последние фразы.
Г. Алексеева.
... Товарищ Колосов тогда сделал очень много замечаний, настолько много замечаний, что напрашивался вопрос о переделке книги, и Колосов предложил, чтобы Николай Алексеевич взял на себя переделку этой книги. Я же считал, что этого не нужно делать, и возражал против этого. Николай Алексеевич и Колосов со мной согласились, и это было правильно, потому что я не знаю, вышла ли бы в свет эта книга.
И. Феденёв.
В дни подготовки к печати Островский тяжело заболел крупозным воспалением лёгких. 10 марта он писал Жигиревой: «В разгар болезни приезжают Феденёв и Колосов и настояли о договоре на книгу. Я согласился и сейчас же от Колосова получил 200 рублей. Они так были нужны». Эти деньги равнялись его полугодовой пенсии. Он позвал Ольгу Осиповну и с волнением в голосе воскликнул: «Смотри, мама, я уже не иждивенец Родины, я — работник! Значит, мой труд нужен. Возьми эти деньги и можешь теперь лучше питаться, моя родная!»
М. Колосов.
... С большим удовлетворением Николай Алексеевич сообщает в письмах к друзьям, что он от пенсии отказался, — ведь он опять стал тружеником!
Е. Островская.
... Островского посетила Анна Александровна Караваева — главный редактор журнала «Молодая гвардия». Она была первым большим писателем, с которым довелось беседовать Николаю.
Г. Алексеева.
И вот, наконец, 7 мая 1932 года мы получили апрельский номер журнала «Молодая гвардия», где начал публиковаться роман «Как закалялась сталь». Это была победа!
Р. Островская.
Для укрепления здоровья нужен был отдых на юге, свежий воздух, солнце... Николай Алексеевич выехал с матерью в Сочи, где и прожил безвыездно до конца 1935 года.
Е. Островская.
Да, победа!
В Сочи Николай Алексеевич продолжает работу над второй частью романа «Как закалялась сталь». Ночью пишет сам, по «транспаранту», днём диктует добровольным секретарям. Ими были жители Сочи, из сострадания помогавшие тяжелобольному человеку бескорыстно. Они даже предполагать не могли, что вскоре Островский станет знаменитостью. Оставив работу в Москве, в Сочи возвратилась сестра Екатерина Алексеевна. С этого времени и до последних дней жизни брата она всегда будет рядом. Николай в это время сближается с врачом Михаилом Карловичем Павловским, ставшим одним из самых близких его друзей. Знакомится и с Валентиной Иовной Дмитриевой, писательницей, книги которой были широко известны ещё в дореволюционной России. Всесторонне образованная, чуткая, она становится другом всей семьи Островских.
М. Павловский и В. Дмитриева оставили на редкость искренние, проникнутые глубоким пониманием личности Островского, воспоминания. Часто посещает Николая и писатель А. Серафимович, автор известной книги «Железный поток». Тепло и сердечно поддерживая Островского, он не жалел времени и труда, чтобы помочь ему в литературной работе. По рекомендации А. Караваевой у Н. Островского побывал венгерский писатель Мате Залка, который под именем «генерала Лукача» станет спустя несколько лет легендарным героем Гражданской войны в Испании.
В журнале «Молодая гвардия» с января 1933 года печатается вторая часть романа «Как закалялась сталь». В середине 1934 года он был закончен и издан полностью отдельной книгой. Поток читательских писем, которые приходили на имя Островского в журнал «Молодая гвардия» и в газету «Комсомольская правда», ещё более возрастает. Окрылённый успехом, Н. Островский приступает к работе над новым романом — «Рождённые бурей». Именно тогда у него побывал известнейший журналист «Правды» Михаил Кольцов.
...Это было осенью 1932 года... Островский работал в то время над второй частью книги «Как закалялась сталь». Он попросил меня прочесть написанное им за ночь. Помню, как сжалось у меня сердце, когда я впервые увидела эти листки. Как же трудно было ему писать, как плохо двигалась рука, если буквы сливались! Я беспомощно смотрела на строки, некоторых слов вообще не могла разобрать. А он ждал. Я начала читать, запнулась, и ему пришлось подсказывать мне. В течение трёх дней с помощью Николая Алексеевича я расшифровала всё, что он успел написать за ночь. На это уходило много времени. Я предложила записывать под его диктовку — так будет скорее и, как мне казалось, легче для него. Но он не сразу согласился: чаще всего именно ночью возникали мысли, которые надо было записать, да и работалось ему лучше в ночной тишине. Но иногда он чувствовал такую слабость, что не мог писать, и это тяготило его... Чаще же всего диктовал он плавно, без перерывов, будто читал. Меня удивляло, как гладко всё шло. Казалось, что сочинять не так уж трудно. Я сказала как-то ему об этом, на что он ответил: «Но я рассказываю о фактах, ведь всё это действительно происходило. Выдумывать приходится немного».
Т. Лепёхина,
«добровольный секретарь».
22 декабря 1932 года он получил авторские экземпляры первой книги «Как закалялась сталь», вышедшей отдельным изданием, и в тот же день продиктовал список родных и друзей, которым хотел подарить книгу. Первой в этом списке была названа Ольга Осиповна — его мать.
Е. Островская.
Настоящим праздником был для Островского день, когда он получил первые авторские экземпляры — вышла первая часть книги «Как закалялась сталь». Один-единственный раз, именно в тот день, я заметила, как он страдает, что не может видеть, — так хотелось ему посмотреть свою книгу! Он долго держал её в руке, просил раскрыть, несколько раз ощупал обложку, бумагу, интересовался, как получился его портрет, хороший ли шрифт, спросил даже, где помещается цифровое обозначение страниц — сверху или внизу... Работа над книгой, переписка с друзьями, чтение — всё это так наполняло его жизнь, что ему не хватало времени...
Т. Лепёхина.
«Милый мой дружочек Шурочка! Я давно не писал тебе больших писем, причина этому — напряжённая работа. На литературном фронте у меня целый ряд побед и достижений. Закончил вторую книгу «Как закалялась сталь». Рукопись отослана в Москву и там приступают к печати... Во второй части записаны ты и Чернокозов. Правда, я не получил на это вашего согласия, но что написано пером — не вырубишь топором, говорит старая пословица... Материальные дела последнее время значительно поправились, и я с матушкой и племянницей не голодаю».
Н. Островский — А. Жигиревой.
22 июня 1933 года.
Сочи.
«... Меня закружила молодёжь. ... А книг не хватает. Прямо зарез. Приходят секретари: «Дайте книгу!» А книг нет. Розочка, разреши дать боевое задание — ... добудь хоть одну книгу и пришли, девочка, её срочно мне. Будешь молодец...»
Н. Островский — Р. Ляхович.
15 октября 1933 года.
Сочи.
«Вы протестуете против того, что автор романа «Как закалялась сталь» так безжалостно искалечил одного из своих героев — Павла Корчагина. Ваше движение протеста я понимаю, так и должна говорить молодость, полная сил и энтузиазма. Герои нашей Родины — это люди сильные душой и телом и, будь это в моей воле, т.е. создай я Корчагина своей фантазией, он был бы образцом здоровья и мужества. К глубокой моей грусти — Корчагин написан с натуры. И это письмо я пишу в его комнате. Я сейчас у него в гостях. Павлуша Корчагин — мой друг и соратник. Вот почему мне удалось так написать его».
Н. Островский — Л. Харченко,
читательнице.
19 февраля 1935 года.
Сочи.
«Если хочешь знать — кое-что из того, что пришлось в жизни проделать Островскому, я не включил в образ Корчагина: сказали бы — переборщил, не поверили бы».
Н. Островский — К. Зелинскому, редактору.
... То, что в жизни Островского было годами борьбы за возвращение в строй, в биографии Корчагина стало несколькими месяцами и занимает в повествовании более чем скромное место.
Н. Венгров, литературный критик.
Признание
В марте 1935 года газета «Правда» публикует очерк Михаила Кольцова «Мужество». Из очерка миллионы читателей романа «Как закалялась сталь» узнали, что книга во многом автобиографична и прототипом его главного героя, Павла Корчагина, является сам автор. Очерк стал судьбоносной вехой для Николая Островского. К нему приходят официальное признание и слава.
Писатель опять рвётся в Москву. Работая над романом «Рождённые бурей», он постоянно испытывает недостаток в материалах. Требовалось наводить справки в московских архивах, встречаться с участниками описываемых событий. «Москва не просто моё желание, а необходимость для роста и учёбы», — повторяет он в письмах.
1 октября 1935 года Н.А. Островский был награждён орденом Ленина. 24 ноября в Сочи награда была торжественно вручена писателю. А в Москве ему предоставили квартиру. Но консилиум врачей приходит к суровому заключению: Островскому осталось жить совсем немного, возможно, один месяц. Больному писателю даже переезд был противопоказан. Но Николай Алексеевич настаивает и, вопреки предписанию врачей, вырвет у судьбы ещё один год жизни…
* * *
Он ушёл из жизни в декабре 1936-го, когда ему было всего 32 года. Отсчитывающие время по религиозному календарю говорят: даже не дожил до возраста Христа. Но свой подвиг он совершил.
