Красный путь
Красный путь

В окопе услышал, как листья шептались

– Не везло нашему роду на парней. В семье передо мной шесть девок народилось. Я был замыкающим. Имя мне родители дали с тем расчетом, чтобы жил долго, как библейский Адам. Вроде оправдываю, – озорно улыбнувшись, объяснял тезка первого мужчины на земле.

Воевал на Центральном фронте. Дойти до Берлина не довелось. Подкараулила сибиряка в Брянских лесах разрывная пуля. Полтора года после ранения в госпиталях провалялся, а в 44­м попал в омский долечиваться. Получив инвалидность, ею не козырял.

– Нам, мужикам, не пристало ущербными быть, жалость к себе вызывать. Вернувшись в деревню свою, много лет потом в ней председательствовал. Я в госпитале второй раз: не люблю хворать. Да и некогда. Работы полно, знай не ленись. У меня с Лу­керьюшкой семеро деток: три дочери, четыре сына. Золотая свадьба позади. Головы белы, а сердце не сдается, – бодрился ветеран, не забыв сообщить, что встретил во время своего «ремонта» в госпитале бывшего односельчанина Семенюту и койки их в палате №1 терапевтического отделения стоят рядом.

ЗНАКОМЛЮСЬ. Николай Филиппович СЕМЕНЮТА 27 лет после войны в Таре работал. Играл на тромбоне в духовом оркестре, преподавал игру на аккордеоне в школах. С концертами чуть ли не всю область объездил, а сам… без ног. Вместо них протезы.

Намотала его полуторка верст на колеса немерено. Воевал на Ленинградском фронте, прорывал блокаду города на Неве, там и ноги оставил…

Шестнадцатилетним попал на фронт Владимир Данилович ПЛЕТНЕВ. Росточком был, как шутит, от горшка – два вершка. Вспоминать о доле солдатской ему было, разговаривая со мной, тяжко. Еле сдерживал слезы, горло то и дело перехватывало. Не из тех он, кто речь о войне ведет складную, как по нотам.

Рано познали его руки труд. 15­летним стоял за штурвалом, убирал хлеба, заменив комбайнера старше возрастом, ушедшего на войну в числе первых в 41­м. Плетнев и после Победы косил оконешниковские нивы. Но в основном шоферил, крутил баранку еще долго, будучи на пенсии.

На войне был поначалу артиллеристом. Разил вражеские укрепления из так называемых «ванюш», таскать которые в разобранном виде приходилось на себе.

– Огромной разрушительной силы наши орудия были. Фрицы буквально вопили: «Брось, рус, ящиками кидаться». Это у нас такие снаряды были, по четыре вместе свинченные, как квадрат, – вспоминал старый солдат

Довелось Владимиру Даниловичу и в разведке послужить. Спросила: где труднее. Он, не рисуясь, потому как это не присуще простым людям, сказал, что разведчики идут на смерть сознательно, готовы к ней в любую минуту. Она за каждым кустом, в каждой ложбинке, овражке, притаившись, поджидает человека, идущего за «языком». А он их брал не раз и терял друзей, с кем только что накануне из одного котелка ел.

…Некогда крепкие, молодые, а теперь состарившиеся, немощные, стояли у расписанного морозными узорами окна бывшие солдаты. За стенами госпиталя шумел большой город. Спешили мимо прохожие, мчались автомобили…

Обычный день. Мирный день. Вот за то и положили здоровье.

ГЛУБОКИ февральские снега и плотны, крепко спрессованные морозом. А по дороге в Протопоповку Любинского района, куда я спешила на встречу с Николаем Викторовичем ГУЛОВЫМ, заметила: присыпаны они словно алмазной пылью, сверкают до рези в глазах, искрятся, исходят волшебным светом, наполняя сердце предчувствием чего­то нового, необъяснимого. По такому сказочно снежному насту уходил на фронт 6 января, аккурат под Рождество, в 1943 году шестнадцатилетний Коля. Что такое война – не представлял, потому и страху не было. И гордость распирала, когда повестку получил. Мать в рев, а ему радостно. Да не только ему. Его сверстники к середине войны подросли, как грибы после дождя: собирай да в корзинку складывай.

– Погрузили нас после окончания Калачинской школы снайперов в эшелоны в новехоньких с иголочки шинелях. Поднатаскали воинским «азам» и бросили в самое пекло, – вспоминал Гулов. – Казалось, что смерть неправдоподобна и не про нас. Пели в вагоне под баян, на остановках танцевали… Пока сожженные деревни да изрытые воронками поля не замелькали за окнами
теплушек. Веселье испарилось, как только увидели тяжелораненых, убитых. Дошло: война не игрушки...

Достал солдат коробочку, показал мне первую медаль – «За отвагу». Она для бывалого солдата самая дорогая, а вручена за бои в Прибалтике в ноябре 1944 года перед освобождением Риги. Много там выдалось работы. Враг сатанел на глазах. Это и понятно: кому хочется оставлять занятые позиции?

Общаясь со мной, Гулов, как бы сам себе задавая вопросы, на них же и отвечал:

– Времени у меня долгими зимними вечерами много теперь, вот и думаю, почему мы все­таки такого ворога сокрушили, откуда сила бралась? Кумекаю: да все в том, что едины были, дружбой дорожили, трудностей не боялись. С детства закалку имели.

Слушаю и невольно любуюсь собеседником. Из породистых. В возрасте уже, но красивый, с густой, словно из серебра шевелюрой. А весь штопаный­перештопаный. 8 февраля 1945 года тяжело ранило командира орудия Гулова в лесах у Одера. Был жуткий бой. Тут уж кто кого. Или ты врага, или он тебя. Тут­то пушку и накрыл неприятельский корректировщик. Гулов почувствовал только удар сильный, но каким­то чудом добежал до самоходки, что была в полусотне метров, успел сказать, чтобы перевязали. Был в шинели, под ней фуфайка. Сбросил их и упал под елью. Очнулся в санроте. Весь в бинтах. В дырках с головы до ног левая сторона.

– Как сейчас вижу своего друга Сашу Скакунова из Голышманово. Раскроил осколок его голову на­двое, а он еще успел вскочить, обхватив ее руками. Глаза распахнуты в полнеба, а губы шепчут: «Какая жизнь короткая!» Мы были в одном расчете и были однолетками… Много моих земляков полегло, но некоторым повезло. Иван Бачин был ездовым. Жив остался. Как и Коля Катюшкин, а точнее, Николай Тимофеевич из деревни Увало­Ядрино. Он был заряжающим в нашем расчете. Василий Мысягин из Новоархангелки был снайпером. Миша Пегасин в Любино живет. Павел Ячков со мной вместе уходил на фронт и вернулся. После войны, когда я председательствовал здесь, в «Розе Люксембург», собирались ежегодно вместе у кого­нибудь из фронтовых товарищей. Да все меньше нас, годы выщелкивают из обоймы, как пули.

В ОДНОМ из объемистых томов «Книги памяти» Петр Петрович МАЙБОРОДА находит нужную страницу и называет имена родных братьев: Никита, Григорий, Савелий. Сгинули они в свинцовом урагане войны. И его она не пощадила, сделав инвалидом: 11 августа 1941 года напоролся Петро на минную ловушку.

Первое боевое крещение прошел под Ельней, где их бронетанковый полк, едущий на запад, попал в ночь на 2 июля под артобстрел. Снаряды летели с двух сторон над эшелоном. Вой, грохот, скрежет металла, крики раненых и кроваво­серый рассвет – все смешалось, казалось адом, особенно желторотым новичкам. Но для него обошлось, до поры до времени. Он хорошо запомнил название деревушки, где впервые заглянул в безумные глаза смерти: Ушаковка. Позже, уже в 1945 году, Петр встретил на одном из совещаний животноводов девушку оттуда. Она была эвакуирована и трудилась зоотехником в Мокшинском совхозе.

– Плакала, когда я рассказал, что от ее деревни лишь колодец­журавль остался, да кочет, чудом уцелевший, пел на его срубе утрами. Сгорела деревня дотла, пепелищем стала средь густой зелени гречишных полей. По­пластунски мы их утюжили не раз: переходило селеньице из рук в руки, как мяч: то мы его у немцев отобьем, то они у нас. Ох, и полегло нашего брата там, – сокрушался Петр
Петрович, с которым я познакомилась в Центрально­Любинском, прогостив в его уютном домике на улице Победы в один из майских дней.

– Был я башенным стрелком. Война – суровый учитель, в считанные часы делала она из безусых юнцов солдат. Да, не скрою, было страшно, и жить хотелось. Но в бою все теряло остроту, одно сверлило мозг: или ты, или тебя. Обидно, что подкараулила меня вражеская мина уже после боя. Отгромыхал он. Тишина такая вокруг воцарилась, что слышно было, как листья промеж собой шепчутся. Старший лейтенант и пятеро рядовых (в их числе я) отправились в сумерках разведать обстановку, заодно и трофейным оружием запастись. И угораздило меня зацепить замаскированную мину. Офицера пополам рассекло, а у меня ногу как бритвой срезало, я и не понял сразу. А на второй одно голенище болтается. Тут и грудь обожгло. Осколками изрыло, навылет ранило. Много железных заноз вынули доктора, но не все, – старый солдат протягивает мне руку тыльной стороной ладони. Натруженная, в узлах вен. Под кожей один синеватый бугорок, другой. Осколки – вечные отметины войны.

– Когда очнулся после взрыва, ничего в толк не возьму. Вскакиваю и падаю. Как куропатка подбитая – на один бок. Рот, уши землей забило. Ребята, что в прикрытии были, бывалые попались, мне раны перетянули шнуром от противогаза, перехлестнули культю, закрепив зубом от бороны, чтобы кровью не изошел, – как­то по­крестьянски просто констатировал Петр Петрович. И продолжал: – Нашли меня потом под кустом, забросанным лопухами, без сознания. Отправили из Тулы эшелоном в Томск. Там госпиталя еще не были забиты до отказа. Я в поезде обзнакомился с ходячими, обсказал, что родом омский. Как это мимо дома­то? Они меня и вынесли на перрон. Дескать, одному место в городе найдется. А таких, как я, еще трое земляков оказалось. В общем, эшелон ушел. Но вскоре «скорая» пришла. До весны 43­го на улице Гагарина отвалялся. В палате нас 18 безногих было. А ко мне сестра Акулина приехала проведать. Увидела калек и шепчет в ухо: «А что на войне – только в ноги стреляют?». Рядом со мной летчик из Ленинграда без обеих ног лежал. Услышал и отвечает ей: «Нет, кого в голову, тот там остался…»

ВСЕ МЕНЬШЕ остается тех, кто пороха войны нанюхался через край. Как снег по весне тают… а живешь – так живи­радуйся? Не получается. Очень часто и очень у многих не получается. Думы одолевают, признаются. Войны нет, а на месте многих деревень – пустыри. А цены в магазинах? О такой жизни мечталось?

«Эх, что­то не так там, наверху, деется, не туда гнут правители. Разве за такую жизнь мы кровь проливали, друзей теряли?» – пытают меня. Успокоить, утешить – не могу.

Валентина КУЧКОВСКАЯ.

15 (28) января 1918 года В.И. Ленин подписал декрет СНК об организации Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА), а 29 января (11 февраля) – Рабоче-Крестьянского Красного Флота (РККФ).

22 февраля 1918-го, в обстановке наступления войск германского империализма на Советскую Россию, был опубликован декрет-воззвание СНК «Социалистическое Отечество в опасности!».

23 февраля состоялись массовые митинги в Петрограде, Москве и др. городах страны, на которых трудящихся призывали встать на защиту социалистического Отечества. Этот день ознаменовался массовым вступлением добровольцев в Красную Армию, началом широкого формирования ее отрядов и частей.

В ознаменование массового подъема советского народа на защиту социалистического Отечества и мужественного сопротивления отрядов Красной Армии германским захватчикам 23 февраля ежегодно отмечается как День Советской Армии (до1946 г. – Красной Армии) и Военно-Морского Флота.

В. Дмитриевский, И. Евстигнеев, Г. Прокопинский.

РОЖДЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ (фрагмент картины).

Категория статьи

Вы хотите получать правдивую информацию о жизни в нашей стране, регионе, городе?

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА ГАЗЕТУ «КРАСНЫЙ ПУТЬ» НАША ГАЗЕТА ОППОЗИЦИОННАЯ, ПЕРЕД ВЛАСТЯМИ НЕ ПРОГИБАЕТСЯ.

Вы найдете чтение по душе:

о деятельности известных политиков и мастеров искусств, об экономике и культуре, криминальную хронику, спортивные новости, информацию о том, как правильно рассчитать пенсию, оформить ребенка в детский сад, получить самую разнообразную, а главное — полезную консультацию.

ПОДПИСАТЬСЯ НА «КРАСНЫЙ ПУТЬ» ВЫ МОЖЕТЕ:

В ПОЧТОВЫХ ОТДЕЛЕНИЯХ. Подписной индекс: 53091;

В РАЙКОМАХ КПРФ. За справками по этому виду подписки можно обратиться по телефонам: 25-13-82, 32-50-07, 32-50-08.

Приобрести свежий номер газеты вы можете и в коммерческих киосках.

Сведения о редакции

Погарский Адам Остапович

глaвный редактор

тел.: (3812) 32-50-07

Марач Вера Георгиевна

ответственный секретарь

тел.: (3812) 32-50-07

Посмотреть всех