Не ругает органы опеки над детьми, оставшимися без попечения родителей, только ленивый. И я ругала, пока не съездила по домам вместе с ними. Почти нелегально – органы образования не одобряют общения сотрудников опеки с журналистами. Больше того – инспектора дают расписку о неразглашении… чего?
НИЩЕТА, вонь, испражнения, вечно пьяные мужики, полуголые бабы, готовые за бутылку на все. И бледные до синевы дети с ярко-красными лицами – от мороза, который привычен в нетопленом доме, обнимающие эту свою мамашу. Они рано взрослеют и учатся жить. Просить так, чтобы подали; говорить так, чтобы жалели.
– Когда впервые забирала ребенка у матери, думала: убьют, порежут, в лицо плюнут, – рассказывает Татьяна, специалист органа опеки. – Но все оказалось проще. Мамка 26 лет от роду почти не пьяная – утро, не успела. Сидя на единственной табуретке у стола с остатками вчерашнего веселья – пустая тара, кусок засохшего хлеба и горсть квашенной капусты, – проявила равнодушие к нам и … к ребенку. На пять раз заданный вопрос, где дочь, глухо ответила: «Вчера была». Я пыталась объяснить, скорее самой себе: ребенка определим в больницу – помоют, покормят, полечат. А лечить надо и срочно: от постоянного холода кровь в руках и ногах не так функционирует, мочевой не держит, желудок пищу почти не принимает, на теле неизвестные паразиты. В ответ коротко: «Да забирайте! Может, хоть ездить перестанете, а то чуть не каждый день являетесь – жить не даете!»
Пятилетняя Вика, серая и вонючая, в грязной, не раз обмоченной одежде и почему-то резиновых сапогах, ехать согласна. Повиснув на шее чужой тети, раз пятнадцать за получасовую дорогу назвала ее мамой. В инфекционном отделении ДКБ3 ребенка моют, вещи сжигают и дают супа совсем немного – оказывается, и к хорошему нужна привычка. Через неделю девочку не узнать: глаза голубые, волосы светлые. Весело бегает по коридору отделения, ест гостинцы, которые приносят ей медсестры и пациенты. Только домой ехать не хочет. За десять дней, что девочка провела в больнице, мама так и не пришла, как не придет и на суд, несмотря на повестки. Но жалеть чадо, которое злобный орган опеки забрал, будет, пока язык не заплетется.
МЕДИКИ, как правило, против возвращения ребенка в семью – не верят в исправление родителей. У них есть основания – они видят даже больше, чем опека. Слышат, как ребенок во сне выкрикивает матом угрозы, как плачет от обиды и ожидания, как жадно ест, как хочет, чтобы его любили.
Пятерых Ивановых – старшему шесть, младшему два – лечили от ожогов долго. Печку в полузаброшенной халупе Старого Кировска они топили сами. У всех расстройство пищеварения: последние три дня ели обои со стен. Мамка уехала к подружке и задержалась, папаша под гнетом ответственности не устоял – зашел к соседу отдохнуть и запил. Дети выйти не могли – отец предусмотрительно дверь закрыл на замок. Спасибо участковому, который, не дожидаясь постановлений и разрешений, выбил дверь. За взлом квартиры и вторжение ответить ему не пришлось только потому, что детей заботливым родителям вернули. Молодые, на профилактическом учете не состояли, а значит, не все меры сохранения семьи исчерпаны – надо воспитывать и помогать. Хотя вряд ли им помогут внушения, объяснения, уговоры, помощь – от консультативной до материальной…
Результат профилактической работы чаще всего трагичен – измученные дети с богатым негативным опытом. 12летний мальчик умеет варить ханку по рецепту семьи, которую покинул в годовалом возрасте. Генетическая память? 18летняя девушка, социальная сирота, отказывается от новорожденного легко – государство вырастит. Как растит почти 8 тысяч сирот в Омской области. Из них тех, кто не имеет пап, мам и ближайших родственников, – 5 процентов. Остальные – нежеланные дети. Благо есть опекуны-попечители, героические в большинстве своем люди, готовые воспитывать чужих детей. Кто из любви к ребятишкам, а кто и к деньгам, хотя суммы на порядок меньше выделяемых на госучреждения. Но благодаря им дети знают, что такое семья, забота, внимание, и даже, случается, вырастают способными к благополучной жизни.
ПРИЧИНА изъятия ребенка из семьи всегда одна: реальная угроза для жизни и здоровья несовершеннолетнего. И подтвердить угрозу непросто. Надо оформить массу актов обследования: оголенные провода и нетопленый дом, спящие пьяным сном родители, отсутствие самого необходимого – продуктов, одежды по сезону и размеру. Фотографии, свидетели... Все это должно быть в системе. Разовая беспризорность, даже если она длительная – не основание для лишения родительских прав. Кроме того, по закону – сначала доказательства, а потом изъятие. Фактически – да, бывает иначе: не у каждого специалиста хватит сил оставить голодного и замерзшего ребенка там, где он не нужен. И это повод кричать о злодействе опеки.
– За пять лет работы детей я забирала часто, – говорит Татьяна. – Орали, в лицо плевали, с ножом кидались. Но не за детей – за то, что мешала процессу. А детей отдавали добровольно. Только одна инвалид детства – умственно отсталая, хватала за руки и орала. Работу свою мы не выполнили. Грязной девочка не ходила, голодной не была, даже книжки ей мама читала. Но сошлась с мужчиной, больным туберкулезом, а ребенка проверять, лечить не соглашалась. Добились, что постановление об изъятии признали недействительным: умственно отсталая все поняла лучше умных, лечить ребенка согласилась, лишь бы не разлучали. Людям кажется, что мы – чиновники: тетки со смешными зарплатами, у которых среди вещей нет платьев – в них убегать от опасности неудобно. Почему-то они думают, что мы – звери, способные только отбирать детей у родителей.
Но не отбирать нельзя. Точнее, оставлять нельзя. Страшно за детей, за их маленькие и грустные жизни. Предоставить каждой неблагополучной семье квартиру, обеспечить порядок в ней, а заодно и в жизни взрослых, годами немытых баб и мужиков, дать им денег, чтобы после первоочередных трат в виде спиртного, сигарет и прочего, хватило на нужды детей, государство не в силах. Специалисты опеки пытаются: моют пол и наводят порядок, притаскивают из дома одежду, книги, газеты, бывшие в употреблении телевизоры и холодильники, покупают продукты, устраивают на работу.
НАВЕРНОЕ, депутаты и прочие общественные деятели, указывающие на плохую работу органов опеки с неблагополучными семьями, смогли бы лучше. Вон как четко они разбираются в ситуациях и находят виновных. У них на это есть время. А у органов опеки нет. У них дети, которым можно не успеть помочь.
Увы, не все сотрудники опеки работают так, как Татьяна – желая помочь и спасти. Многие просто выполняют план… А государственная машина действует как каток, под который попадают иногда совсем не те, кто должен. Но как это сделать иначе? Учителя не хотят заниматься с отстающими, не добиваются бесплатного питания для нищих – так, как это было в советское время. Врачи стараются не замечать синяки на худеньких телах: разбираться с полицией – себе дороже, да и начальство не погладит по голове за испорченную статистику. У нас же страна живет все веселее, семейного насилия лучше показывать поменьше. Соседи стараются не слышать криков избиваемых детей из-за соседней стены: зачем связываться, хлопот не оберешься? Но мы не виним себя в бездушии и безразличии. Мы нашли виноватых: специалисты опеки. И дети остаются один на один с государственным катком, который может спасти, а может раздавить…
Галина СИБИРКИНА.
