Разнесло партбилет осколками
Недавно состоялось заседание бюро Центрального местного отделения КПРФ с необычной повесткой дня: «О выдаче партийного билета взамен утраченного».
Святослав Шнырев вступил в КПРФ весной 2023 года. Он заключил контракт с ЧВК «Вагнер» и одновременно подал заявление на вступление в партию. Участвовал в боевых действиях в Бахмуте (Артемовске). Несколько недель назад, уже после взятия Бахмута, Святослав Шнырев получил ранение, попал в госпиталь, затем вернулся домой в Омск для амбулаторного лечения и восстановления. О ситуации со «взятием» Ростова-на-Дону и походом на Москву колонны вагнеровцев узнал уже из новостей.
– Святослав Валерьевич, первый вопрос: чем вы занимались до 2023 года и как пришло понимание необходимости вступить в КПРФ?
– У меня родители партийные были. Дед партийным был. Оба деда воевали на Украине. Сам был в пионерах. В тот день, когда нас принимали в комсомол, нам сказали, что комсомола больше нет. В стране бардак, приватизация. Но голосовал я всегда за коммунистов. Долгое время работал в органах внутренних дел. Потом был независимым юристом, помогал людям, представлял интересы в суде.
На федеральном телевидении есть канал «Красная линия». Смотрел. Идеи коммунистов близки, например, объединение русского мира. Программу почитал, принял решение. Параллельно готовился к тому, чтобы стать добровольцем.
– Почему не сразу, в начале СВО, и почему «Вагнер»?
– Не сразу – семья была против. Долго убеждал. «Вагнер» - потому, что это – единственное на тот момент подразделение, которое вело активные наступательные действия. Не хотелось менять жизнь, чтобы просто сидеть в окопе. Заключил контракт и подумал: почему бы не вступить в партию и не поехать на фронт коммунистом? Как наши деды. Ну, и хотелось и хочется попытаться принять участие в преобразовании нашей страны. Когда я уходил на фронт, мне говорили: «Зачем ты идешь? От тебя же ничего не зависит». Но как это – не зависит? От меня ничего не зависит. От моего товарища ничего не зависит. А капля-капля-капля – и у нас получается уже получается озеро. И если мы все встанем, то, по крайней мере, можем изменить исход какого-то события.
– Кстати, одна из причин добровольчества, на мой взгляд, – люди увидели вариант действий, когда от них что-то зависит.
– Да. Я недолго на фронте находился, но и моя лепта есть в том, что мы взяли город Бахмут. Воевал примерно там же, где воевал у меня дед. И еще повторюсь – хочется поучаствовать в преобразовании нашей страны. Сейчас, пока восстанавливаюсь, хочу активнее почитать литературу, почитать Зюганова, чтобы активнее заниматься какой-то общественно работой.
– Как на фронте относились к тому, что вы коммунист?
– Нормально. Я всем говорил, что я коммунист. Хотел позывной себе взять Коммунист, но он, к сожалению, был занят.
– Там еще есть наши люди?
– Да. Перед отъездом на Украину мне в Омске, в райкоме, вручили Знамя Победы. К сожалению, не удалось его развернуть. Просто так его не развернешь, ты же выдашь себя, устанавливая знамя. А чтобы какой-то населенный пункт взять и развернуть, немножко это пока не удалось. Я после ранения сказал ребятам, что у меня в рюкзаке знамя, я и до этого показывал его им. Наверное, понесли дальше. Партбилет я не сдавал. Сдавал только паспорт и военный билет. Партийный билет был со мной, с левой стороны бронежилета. Когда меня ранило, его снесло осколками вместе со всем моим имуществом, которое на мне находилось. Слава Богу, хоть бронежилет не пробило. Получается, что вместе с иконами партбилет меня спас, потому что осколки прошли в голову, в руки, а здесь, где были партбилет и иконы, бронежилет удержал. Потом там маленький пожар был, все уничтожилось.
– По Уставу положен выговор за порчу партбилета.
– Я сказал, что все претензии – к той стороне, к тому артиллеристу, который произвел выстрел из дальнобойного орудия.
– Кем вы были на фронте?
– Пехота. Штурмовик-сапер. Нет, не инженерные работы, а заминировать-разминировать. Функции: штурмовые действия, доставка боеприпасов и продовольствия передовым группам, эвакуация раненых, выноска тел погибших. У нас в этом плане взаимовыручка. И еще не факт, где легче. Каждый, наверное, судит со своей точки зрения, но штурмовая группа заняла здание, закрепилась, окопалась и какое-то время отдыхает. А группы доставки боеприпасов и продовольствия обязаны, чтобы выполнить задачу, передвигаться под обстрелом. Риска, может быть, даже больше.
– Разделение функций?
– Нет, по сути, один коллектив. Фронтовое братство – оно везде, в подразделениях Минобороны, наверное, тоже. Люди, которые вместе под пули идут, вместе одной ложкой из одной банки едят, должны доверять друг другу. У нас доверие было полное, и к командирам тоже. У нас командиры – не выборная должность, они назначались, но из рядов самих бойцов. Проявил себя человек, есть у него организаторские способности, личный пример может показать - его назначают. Того, кто сидит в тылу, у нас же тыловые подразделения тоже есть, никогда не поставят командиром боевого подразделения. У нас все командиры – выходцы из простых штурмовиков. Такого не было, что «я начальник – ты дурак».
Плюс нас выручало то, что мы хорошо обеспечены. У нас и тепловизоры, и прицелы, и квадрокоптеры, нас полностью обеспечивали. У нас нет бюрократии, как в армии. Там, например, если нужно вызвать огонь артиллерии и нет прямой связи, начинают связываться через штабы. Пока все это дойдет, это может быть не актуально. У нас все четко. Когда идет операция, все сидят на радиосвязи на одном канале, и все знают, что нужно.
– Отлаженная машина, которая создается с опытом. Плюс – вопрос снабжения.
– Да, отлаженный механизм, за счет которого создается атмосфера в коллективе. Мы идем вперед, мы никогда не отступаем, вне зависимости от того, меньше нас или больше. А они, противник то есть, боялись, хотя там тоже очень хорошие бойцы. Нам и поляки встречались, и с Западной Украины много, документы же мы находили. И обеспечение у них шикарное. Но, когда наши минометы начинали работать по ним, они просто убегали из укрытия, уходили назад. Когда начинают работать по нам, мы не убегаем. Мы закрепляемся. Должны найти укрытие. Если его нет – выкопать окоп. Там этому очень быстро учишься. За стенкой не спрячешься, ее быстро минами разберут. Нас в ходе подготовки натаскивали, как правильно захватывать здания. Тех парней, которые в полях стояли, учили штурмовать окопы. Что хорошо? Ты знаешь, куда идешь. Знаешь порядок действий. Захватил, осмотрелся, если нет укрытия, то есть подвала, или он засыпан, копаешь окоп. Хотя в Бахмуте в частных домах очень много капитальных подвалов, попадались двух-трехуровневые. Такое ощущение, что люди всю жизнь готовились, что рано или поздно что-то произойдет. Шутка, конечно. При Советском Союзе никто и подумать не мог, что что-то произойдет. Так вот, за счет этого четкого знания порядка действий мы оберегали свои жизни. Потому что когда у тебя высокий окоп, есть бруствер, ты спокойно стоишь в нем, если даже рядом, в метре-полуметре разрывается снаряд или мина, то, в принципе, только оглушает, а осколки уходят вверх. От нас так требовали: закрепился – копай окоп. Даже если успел его только до пояса вырыть, и дана команда дальше идти, придет другая групп, дороет. Даже когда до передовой метров 400-500, все равно копают, укрепляются.
– Сейчас много говорят о разнице в уровне снабжения в «Вагнере» и в частях Министерства обороны. Осенью тут, в Омске, мобилизованным всем миром собирали буквально все, от носок до бронежилетов и тепловизоров. Причина этого тоже понятна: преступная «оптимизация» мобилизационных резервов и при Сердюкове, и при Шойгу. Преступное уничтожение военной промышленности по планам либерального правительства. Пригожин публично жаловался лишь на недостаток артиллерийской поддержки, недостаток снарядов. Это не удивительно. Сколько было уничтожено оборонных заводов? Сейчас преступность такой политики стала понятна, но враз разрушенное не восстановить. Как итог – у «вагнеров» все есть, кроме снарядов, армейские подразделения снабжают волонтеры.
– Да, разница в обеспечении огромная. Когда началась мобилизация, я был в Омске. Перечислял по возможности деньги в группу «Гумпомощь Омск». По сути, в Омске всем миром экипировали целый танковый полк, который был передан в Луганскую область. И, кстати, на мой взгляд, там ребят нерационально использовали. Просто заткнули дыры. Сейчас, насколько знаю, нет ни одного штурмового подразделения, организованного из омичей. Есть ремонтное, есть медицинское, но не штурмовое.
– Сейчас продолжают собирать гуманитарную помощь.
– Если честно говорить, иногда смешно. Собирают на тепловизоры… да сходи ты в атаку – и у вас все будет, потому что противник очень хорошо обеспечен, у каждого бойца есть. Конечно, и в обороне надо что-то иметь, но в подразделениях Министерства обороны, как я понимаю, ничего не выдается. Почему?
– Потому что Минобороны не закупало, наверное.
– В итоге народ собирает и отправляет на фронт. До смешного доходит – до жгутов, которыми перевязывают, чтобы кровь остановить. У нас у каждого было по несколько жгутов и турникетов. Во-первых, нам выдавали жгут и турникет, во-вторых, трофейные, у противника в основном турникеты, очень хорошие, которые у нас тут стоят по 2,5 тысячи рублей. Да, трофеи собирали, но это нормально. Это не мародерство. У нас очень строго было в отношении мародерства – не дай Бог!
– То есть в отношении с мирными жителями вы должны были поступать предельно корректно?
– Честно говоря, мирных жителей в Бахмуте практически не было. Раз попалось только семь мирных в подвале дома - четыре женщины, три мужчины. Их потом тоже эвакуировали. Украинцы, но говорят: «Мы вас ждем». Потому что, когда в Бахмут зашли подразделения противника, то начали сами обстреливать город. На российскую сторону людей не выпускали, а на Украину они ехать не хотели.
– Вы говорите «министерские» – это об армейских подразделениях. Вы вернетесь к сравнению по части снабжения.
– Когда попал в госпиталь, конечно, общался с бойцами из других подразделений. В «Вагнере» бойцы получают все необходимое, в том числе и в госпитале. У нашего подразделения был тыловой филиал, где было все, от носков до сигарет. Все дают. Когда уже выписывают – все подберут. Когда я приехал, мне дали все.
– Так оно в армии и должно быть. И так оно раньше в армии и было. Теперь вопрос о событиях 24 июня. Ваша оценка?
– Я не могу судить о каких-то политических материях, как сейчас обсуждают в телеграмм-каналах. Но со стороны рядовых бойцов, которые поехали в Ростов и на Москву, думаю, что это был просто «крик души». Больше года пацаны гибнут, в том числе и из-за того, что не хватает снарядов. И это касается не только и, наверное, не столько «Вагнера». Эвакуировали меня в тыловой госпиталь вместе с одним мужиком-десантником… Спрашиваю его: как получил ранение? Рассказывает: ночь, спит в окопе. На прямую наводку выкатывается танк и начинает обстреливать. Боец связывается с командованием, говорит: до танка метров 800, в прямой видимости, азимут, расстояние даю, нужна артиллерия, из миномета не достать. Артиллерией можно если не уничтожить, то отогнать. А парню отвечают: снаряды только на наступление… В результате выстрелом из танка мужика все-таки зацепило.
– Что дальше?
– Для себя лично? Конечно, хотел бы после реабилитации продолжить службу в этом же подразделении. Но сейчас, как понимаю, «Вагнер» не будет участвовать в СВО, а всякие Сирии и Африки – это не для меня. Я шел сражаться за Родину. Было бы, конечно, здорово, если бы в Омской области создали свое штурмовое подразделение, которое не будут переформировывать, раскидывать, затыкать им дыры. В остальном же… Не знаю. Уже больше года СВО идет. Старые прорехи уже должны были залатать, все это поставить на военные рельсы. Чтобы победить, очень многое нужно менять и в тылу.
– Формула «переход экономики на военные рельсы» - это не про то, чтобы всем ходить строем, это про то, что каждый на своем месте должен честно делать свое дело. Честно, без воровства.
– Да. И чтобы был на своем месте. Когда я проходил подготовку в «Вагнере», в лагерь прибывало человек по 150 в день. Некоторые – с кучей болячек, но тоже хотели внести свою лепту. И каждому находили место по силам. В штурмовики их, конечно, никак, они бегать не могут, но в тыловые части, в госпиталь санитарами брали. Так что место есть для каждого. А не так, будто «от меня ничего не зависит».
Записала Евгения Лифантьева.
