«Не читайте до обеда советских газет, чтобы не испортить пищеварение», – говорил в известном фильме профессор Преображенский. Он еще не знал тогда, что появятся омские издания, которых не стоит читать ни до, ни после обеда.
Перед новым учебным годом я решила проверить готовность школ. Ну как проверить? Хоть снаружи посмотреть. А вдруг и внутрь проскользнуть удастся, директора поймать, а он сгоряча пару слов скажет. Вопрос-то простой: когда начнется ремонт? Гимназия №88, например, уже год стоит пустой, детей раскидали по другим школам, старшеклассникам и вовсе ездить приходится. С 75-й гимназией, где потолки на детей падали, год решали, и только перед первым сентября начали ремонтировать. Там другой вопрос: когда ремонт закончится?
– Опять будут гнать тебя грязными тряпками, – вздохнула дочь, глядя, как я укладываю фотоаппарат в рюкзак. – Мать-журналист – горе в семье.
Гнать журналиста грязными тряпками стало в нашей области делом привычным. Но много ли вы помните дел, возбужденных по статье 144 УК РФ «Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов», предусматривающей наказание вплоть до лишения свободы с лишением права занимать определенные должности? Единственный наказанный по этой статье, кажется, за всю историю омской журналистики, которой на днях исполнилось 150 лет, – депутат Александр Овчаренко, побивший корреспондента «Первого городского канала». Но это случилось до прихода к власти «самого демократичного» губернатора Александра Буркова, даже не члена «Единой России». А теперь у нас – тишь да гладь. Перед выборами президента в 2018 году, в деревне Дувановка, на краю Омской области, где нет ни автобуса, ни воды, ни ФАПа, ни магазина, на меня оскорбился местный староста, на самоуправство которого жаловались сельчане, – до такой степени, что пытался избить. Благо, мы были вдвоем, и моя спутница немедленно начала звонить в полицию. Увы, граждане, так просившие помочь, сделали вид, что ничего не видят… Впрочем, бог с ними – им тут жить. Гораздо обиднее, что из Павлоградского УВД позже пришел ответ: «состава преступления не обнаружено». Чуть позже я подавала заявление по той же статье на сотрудника Таврической администрации, напавшего на меня прямо в здании администрации, куда мы пришли на встречу к главе с родителями закрывающейся детской секции. Ответ из СК был аналогичный. Двери открыты только для провластных журналистов, и то не все, а те, которые власть считает нужными.
Главный принцип журналистики – объективность – соблюсти, конечно, невозможно: пристрастность выражается уже в выборе темы, героя. Но можно к этому стремиться: как минимум, давать слово обеим сторонам конфликта. Проблема в том, что власть не хочет брать слово – она хочет его навязывать.
Брать новости в интернете, переписывая их друг у друга, конечно, спокойнее. Правда, по ходу дела интернет-информация непременно искажается, выпадает кусками, превращаясь в нечто невнятное, но угодное властям. Чиновники привыкли к этому настолько, что врут все смелее и смелее. Помню, как в 2019 году, побывав в деревне Радищево, отрезанной от мира весенними грунтовыми водами, так что одной из жительниц пришлось ползти до дома 4 километра со сломанной ногой, я позвонила заместителю главы Нижнеомского района. Спросила, почему в питьевом колодце и без того обиженной властью деревни уже полгода разлагается труп лошади.
– Да кто вам все это рассказывает? Вчера был – никакой лошади нет, – соврал замглавы. На голубом глазу: я там была вчера, а его там не видели уже с полгода.
Кончается время, когда журналисты – одни смело, другие робко, но вступались за людей, описывая их проблемы. Теперь они пишут то, что одобряемо свыше. А свыше одобряема команда «ату». Травля, которую подогревает пресса, стала нормой жизни. Вы думали о том, почему издания так много и подробно смакуют преступления? Ведь детальная отчетность, активное фокусирование, широкое освещение информации о них увеличивают их частоту, как считают ученые. Почему стали чаще случаться публичные убийства, вроде очередного нападения на школу? Потому что, повторяя имя убийцы, СМИ делают из него звезду, а трагедия, ставшая сенсацией, дает толчок людям, склонным к насилию, к совершению подражающих инцидентов ради славы. Даже мимолетная известность по-прежнему опьяняет некоторых из молодых людей. Все это давно выяснено учеными и наверняка должно преподаваться на журфаках. Более того – все это можно регулировать. Но государство не пытается, играя в свободу слова: ему удобно – оно переключает внимание с социальных проблем, за которые отвечает. В советской печати считалось необходимым поднимать уровень читателя – просвещать, заставлять думать. Теперь принцип другой: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не протестовало. Удивительно, что следуют ему СМИ часто не по указанию свыше, а по доброй воле. Забылось главное – в профессии журналиста важнее уметь думать, чем писать.
Свободу мысли и слова, закрепленную в Конституции РФ, государство начало давить не сегодня – при молчаливом согласии журналистов. Она предполагает право индивида не только беспрепятственно формировать свои убеждения и мнения, но и свободно выражать их. Но что написано пером, как выясняется, легко вырубить указанием сверху. По крайней мере, в Омской области. В 88-ю гимназию я в самом деле вошла: вахтер пропустил. Нашла директора, одиноко бродящего по разгромленной школе. Он сразу бросился от меня бежать: «Нет, нет, говорить не буду, обращайтесь в департамент образования». Взялся названивать пресс-секретарю департамента образования, которая посоветовала ему не давать никакой информации – нам с диктофоном было слышно ее голос из трубки. Ничего другого я не ожидала, но привычно удивилась: что заставляет людей подчиняться самым нелепым указаниям начальства? Ведь не уволят же за лишнее слово.
– Вы же что-то родителям говорите, когда они про ремонт спрашивают? – спрашиваю директора. – Скажите мне тоже самое.
Директор – человек, видно, неплохой, ему и самому неловко, но мог только бормотать, что однажды уже наговорил, потом хлопот много было: «затаскали». А в 75-ю гимназию мне и войти не удалось: завуча с лицом последней, измученной жизнью учительницы я поймала во дворе, она быстро и злобно объяснила, что я никто, «прохожая», не пожелав даже глянуть в два удостоверения – журналиста и помощника депутата. Уже давно, конечно, на предложение написать даже о передовом опыте, прокомментировать событие – даже положительное – бюджетники отвечают односложно: «попросите разрешения в департаменте или министерстве». Но если прежде это была перестраховка отдельных граждан, то теперь так отвечает каждый. Примерно с 2017 года, когда руководить областью стал «самый демократичный» в ее истории губернатор Александр Бурков, даже не член «Единой России». Как взять это разрешение? С каким вопросом обратиться в пресс-службы? «Нижайше прошу позволить мне поговорить с директором, главврачом, педагогом, доктором?» Боюсь, не сдержусь, напишу по-другому: «Разрешите рабу вашему открыть рот»... На каком основании у пресс-служб появилось право запрещать разговаривать корреспондентами? В Законе «О средствах массовой информации» сказано: «Редакция имеет право запрашивать информацию о деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, организаций, общественных объединений, их должностных лиц. Запрашиваемую информацию обязаны предоставлять руководители указанных органов, организаций и объединений, их заместители, работники пресс-служб либо другие уполномоченные лица в пределах их компетенции». То есть любой, облеченный мало-мальской властью, отвечать обязан. Но закон о печати в Омской области соблюдать не считают нужным. Справедливости ради – разговаривать по телефону или при встрече всяческие пресс-службы давно не считают своим долгом, хотя закон предполагает не только письменные, но и устные запросы и ответы. Но теперь стало нормой брать разрешение у них на общение.
В 2019 году, после посещения Саргатской ЦРБ, где главный врач тоже послал в пресс-службу, а его заместитель, сказав пару слов, дня два терроризировала смс-сообщениями, требуя удалить запись, на вопрос о цензуре мне ответил минздрав Омской области: «Работники БУЗОО «Саргатская ЦРБ» (за исключением главного врача) в трудовых отношениях с Министерством не состоят. Со стороны Министерства здравоохранения Омской области цензура массовой информации не осуществлялась. Отказ от предоставления комментариев является субъективной оценкой должностного лица медучреждения».
То есть нежелание бюджетников говорить с журналистом без разрешения пресс-служб – исключительно их личное. Так почему бы в таком случае этим самым пресс-службам не объяснить начальству, что по закону они обязаны отвечать на вопросы прессы? Хотя бы тем, с которыми они «состоят в трудовых отношениях»? Может быть, потому, что они сами не хотят знать законов?
После неудачного посещения школ, я позвонила по номеру, который дал директор 85-й гимназии (как выяснилось, пресс-секретарю департамента образования Омской области):
– Скажите, почему педагоги должны спрашивать разрешения у вас прежде, чем открыть рот?
– Ну в нашей организации так принято, – отвечает пресс-секретарь. – Вы пишите запрос, я подготовлю ответ, согласую с нашим начальством, потом оно согласует с информационным комитетом области…
– А вы про Конституцию РФ слышали? Про основной закон страны? Там написано ясно: «цензура запрещается». Вот эти все разрешения, согласования – и есть цензура.
– Ой, вы такие вопросы задаете…
Почему-то Конституция поставила пресс-секретаря в тупик.
Запрос я, конечно, напишу, и через 7-10 дней мне придет ответ. Очень невразумительный, как говорят в таких случаях в школе: взятый с потолка. Задаю, например, вопрос Таврическому районному управлению образования: где возьмете учителя для первого класса, если в единственной школе райцентра его нет за неделю до Дня знаний? И управление мне отвечает: «В целях привлечения в муниципальные образовательные организации молодых специалистов постановлением Администрации от 27.10.2011 № 1410 утверждено Положение о единовременном пособии молодым специалистам, на основании которого указанным категориям работников выплачиваются единовременные пособия из средств местного бюджета». Что вы из этого поняли? Будет ли учитель?
– У нас только одна газета есть – «Омская правда», – сообщила мне однажды заместитель главы Полтавского района на просьбу прокомментировать свое требование к жительнице поселка убрать ее пост из группы в «Одноклассниках» о плохом состоянии дорог. – С вами говорить не буду.
А и то верно. Зачем нам столько изданий, Александр Леонидович? Им же платить надо, а пишут все одно и то же: о ваших добрых делах в основном и немножко – о делах тех, кто вам угоден. Если кто неугоден – исключительно с эпитетами «скандально известный», как это недавно случилось, например, с общественницей, защищающей сироту, у которой пытаются отобрать ребенка. Я понимаю, если бы разбирали ситуацию, пылая гневом, а то и гнев-то ведь – под копирку… Районные газеты уже превратились в однояйцевых близнецов – информация тупо клонируется, но ведь и городские издания, когда-то пытавшиеся быть независимыми, недалеко ушли. Закройте все, оставьте «Омскую правду» с 12 каналом, прославляющие омское правительство – это будет честнее и экономнее.
Наталья ЯКОВЛЕВА.
P.S. Диктофонные записи есть в распоряжении редакции. Обо всех фактах, упомянутых в тексте, наша газета писала в разное время.
