Николай Владимирович Кукель-Краевский – известный в городе человек, много лет отдавший комсомольской, партийной, советской и хозяйственной работе. Но мало кто из омичей знает, что это человек необычайной судьбы, а по биографии семьи Кукель-Краевских можно изучать историю не только Советского государства, но и дореволюционной России.
Прадед Николая Владимировича – адмирал Невельской – знаменитый исследователь Дальнего Востока, отец – Владимир Андреевич – был крупным советским военно-морским деятелем.
Наш корреспондент провел с Н.В. Кукель-Краевским несколько вечеров. Предлагаем вашему вниманию запись этих бесед, опубликованную в «Омской правде» 26 августа
1988 г.
Выполнивший приказ Ленина
Мой отец, Владимир Андреевич Кукель (Кукель-Краевский), бывший кадровый морской офицер царского флота, в 1918 году командовал одним из самых революционных кораблей на Черном море – эскадренным миноносцем «Керчь».
Обстановка на юге России в то время была чрезвычайно сложной. Вопрос стоял о судьбе Черноморского флота. Нарушив условия Брестского мира, германские империалисты вторглись в Крым и в ультимативной форме требовали сдачи флота. В руках немцев и белогвардейцев флот мог стать опасной силой против молодой Советской республики.
В.И. Ленин, приняв во внимание доводы морского командования и безуспешность дипломатических переговоров с немцами, отдает единственно верное распоряжение «Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно».
Это решение совпадало с мнением большевиков и небольшой части офицеров, однако были и противники. Офицеры, склонные к белогвардейщине, решили сдать флот немцам. Украинцы-националисты требовали его передачи Украинской Раде.
На флоте была самая настоящая смута. Осуществить указание Ленина было нелегко. Тем более что и среди большевиков не все были сторонники потопления флота…
Моряки, понимавшие необходимость потопления флота, были в труднейшем положении. Кубано-Черноморская республика заявила, что каждого участника потопления флота поднимут на штыки.
Команда «Керчи» повела борьбу за выполнение ленинских директив Совнаркома. Возглавил эту работу отец.
В день потопления 18 июня прибыл Федор Федорович Раскольников. Он оказал большую помощь агитацией в толпе, которая была против потопления и грозилась всех перебить, перекалечить. Часть моряков дезертировала, и корабли не были в состоянии выйти на рейд для потопления. Раскольникову удалось организовать торговые суда для отбуксировки военных кораблей.
К четырем часам дня все военные суда, стоявшие в гавани, сосредоточились на рейдe. Они выходили из гавани с гордо развевающимися на мачтах сигналами: «Погибаю, но не сдаюсь». С миноносца «Керчь» был взорван миной миноносец «Фидониси» – это послужило сигналом к потоплению…
Последним, за исключением «Керчи», был потоплен линкор «Свободная Россия». Эсминец «Керчь» лег курсом в открытое море…
«Керчь» пошла ко дну 19 июня близ Туапсе. Но прежде в эфир полетела телеграмма: «Всем, всем, всем! Погиб, уничтожил часть судов Черноморского флота, которые предпочитали гибель позорной сдаче Германии. Эскадренный миноносец «Керчь».
Прибывшая в Новороссийск немецкая эскадра требовала выдачи отца. Давали большую награду, белогвардейцы тоже обещали за голову руководителя потопления чуть ли не 30 000 золотом. Отец с частью команды скрывался в Кисловодске. (Там жила и его невеста – будущая матушка моя). Тут Кисловодск заняла банда Шкуро, и моряки стали пробираться на Каспий.
Там состоялась вторая встреча отца с Раскольниковым. Отец был сначала назначен командиром отряда судов Астрахано-Каспийской флотилии, а впоследствии, когда флотилией стал командовать Раскольников, отец стал у него начальником штаба. Всю Гражданскую войну они прошли вместе.
При знаменитой обороне Астрахани, в боях за освобождение Каспия от английских интервентов и белогвардейщины отец работал с такими известными революционерами, как Киров, Куйбышев, Орджоникидзе, Микоян, Кожанов. За мужество и отвагу был награжден орденом Красного Знамени…
Судьба забросила отца в числе первых дипломатов Советской России в Афганистан. Начиналась новая ленинская дипломатия. Весной 1921 года отец по приглашению члена ВЦИК Ф.Ф. Раскольникова, назначенного полпредом в Афганистан, становится вторым секретарем советского полпредства в Кабуле. Мать работала там же переводчицей.
Затем отец был назначен председателем советско-афганской комиссии по соблюдению договора между нашими странами. Жил то в Кабуле, то в Москве до 28-го года. Но мечтал о море. (Он все-таки потомственный моряк. Это уж так сложилось, что потребовалось его знание языков – он владел немецким, английским, французским. И матушка тоже. В то время было мало высокообразованных людей, которые были преданы Советской власти. Поэтому он стал дипломатом).
В 29-м году желание отца сбылось. По его просьбе он был переведен на флот. Отца попросили организовать службу морской пограничной охраны. Таким образом он попал в Севастополь – начальником окружной базы ОГПУ по Крыму, по Черному морю.
А где-то в 32-м отца послали в Финляндию – хотели заключить договор на строительство пограничных судов. Однако затем решили строить их в Италии, несмотря на то, что там уже был Муссолини. Итальянцы строили в то время самые лучшие корабли. Поэтому был заключен договор на строительство двух сторожевиков на судоверфях «Ансальдо» в Генуе, которые потом получили название «Киров» и «Дзержинский». Отец в ранге инженера-флагмана 3-го ранга был там главным наблюдающим за постройкой. Должны были и мы с сестренкой туда поехать, но в связи с тем что Муссолини уже взял власть, правительством нашим было решено детей школьного возраста не посылать. Мать была с отцом, а мы в Севастополе остались с тетушкой, которая, собственно, нас и воспитывала. В Италии отец встречался с Горьким. Приезжал к нему и Раскольников.
В 1935 году отец становится начальником Морской пограничной охраны Дальнего Востока – края, исследованием которого прославился его дед, адмирал Невельской. Совершает еще одну служебную командировку – в Японию, награждается орденом Красной Звезды. В январе 1937 года ему присваивается воинское звание капитана I ранга...
В три часа ночи 18 сентября 1937 года раздался стук в нашу дверь. Это были сотрудники НКВД. Отца уже арестовали – прямо в рабочем кабинете. (Тогда допоздна работали). А к нам пришли с обыском. Меня, сонного, стащили «за шкирку» с кровати и посадили на диван. Там уже сидели бабушка, мать и сестренка. И в ту же ночь мать забрали в тюрьму, а нас с сестренкой – в приемник НКВД. Когда нас уводили, бабушка тоже просилась: так и меня заберите. Ей ответили: кому ты, старая, нужна!
Квартиру опечатали – бабушка больше недели сидела на лестнице. Матросы сердобольные ей подбрасывали хлеб. Очень матросы уважали отца...
Кандидатский стаж – 28 лет
Матушка моя – тоже из семьи военных. Отец ее, Ильенко, был полковником, военным историком. С того времени, когда мой отец скрывался от немцев в Кисловодске, матушка всегда была с ним.
Она была женщина с характером, активная общественница. Знала несколько языков. Вот что интересно: когда отец командовал морской пограничной охраной, мать поступила на завод простой фрезеровщицей – для того, чтобы познать, как и что…
Дома они почти не бывали, что отец, что мать. В 32-м году ее приняли кандидатом в партию. А потом была чистка, и прием в партию временно прекратили. Ну, а в 37-м, после ареста отца, ее исключили из кандидатов, а восстановили только в 60-м году, после реабилитации. Вот и получилось: когда она умерла, стали готовить некролог и сбились с толку – с какого времени ее считать членом партии? Приняли ее из кандидатов в члены партии после 60-го года на общих основаниях. Значит: 28 лет она проходила кандидатский стаж. Поистине, выстраданное членство! Если учесть еще, какие это годы были, особенно после 37-го.
Несмотря ни на что, она до конца своих дней оставалась убежденным коммунистом. Правда, разговоров о Сталине избегала... Мы сейчас знаем, что было с женами крупных деятелей, арестованных в те годы. Матери же, по ее словам, повезло. Что значит повезло? Попадались чекисты, которые старались сделать все, чтобы в тех условиях облегчить участь арестованных. Следователь допросил мать всего один раз. Она сказала, что все обвинения – чушь. Следователь отправил ее в камеру, взяв подписку о том, что она будет молчать об этом разговоре, что мать добросовестно и делала до самой реабилитации. Ее предупредили, чтобы сидела в камере и ни в коем случае о себе нe напоминала, пока не вызовут. И вот она два года отсидела с женщинами-уголовниками. В камере были растратчицы, бухгалтеры и т.п. – среди уголовников более или менее «интеллигентные» люди. Словом, ей досталась не самая худшая участь жен крупных «врагов народа».
В камере она с этими бабами уроки политграмоты проводила, рассказывала о русской истории, пересказывала романы – в общем, занималась образованием этой компании как истинная общественница. Этим как-то и жила. А потом вызвали и вручили справку об освобождении. Вернулась в Хабаровск, выписала дочь, мою сестренку, из детдома Перчинского. В Хабаровске, правда, если бы не помощь моряков, умерли бы с голоду.
Когда началась война, их выслали в Амурскую область, в село Верное. Работала там в сельской библиотеке. В селе к ним относились хорошо. И там мать была агитатором – как была в душе коммунистом, так и осталась. Не могу себе, правда, простить, что верил их письмам на фронт, что все у них хорошо, не знал, что голодают. Там они жили до тех пор, пока я после фронта не забрал их к себе в Омск...
«Вредители» и патриотизм
Мы с рождения были воспитаны на подвигах революции, гражданской войны, ее романтике, нашим героем был Павка Корчагин. Мы грезили подвигами. Служба в армии была мечтой каждого мальчишки. В драку шли сдавать на значок ГТО. Трагедия – если не взяли в армию. Но этот патриотизм сочетался у нас с верой, что «вредители» не спят. Я считал, что отец невинно пострадал, но думал – произошла ошибка…
Но воспитывались мы не на страхе, а на романтике подвигов. Отец свободные минуты отдавал детям. Воспитывал он меня по-спартански, на морских традициях. Я с детства болел морем. Как только научился читать, зачитывался Станюкевичем, мечтал лазить по реям на паруснике. Особенно когда отец рассказал, как он, будучи кадетом морского корпуса, ходил на паруснике в поход вокруг света.
В десять лет я на пограничных катерах уже ходил в море как юнга. Правда, о том, что мой прадед – адмирал Невельской, я фактически узнал уже после войны. Дело в том, что в 32-м году отца, как внука царского адмирала, чуть не «вычистили» из партии. И в семье на родословной внимания не акцентировали. Была у нас книга Невельского, изданная его дочерью в Париже, – «Подвиги русских моряков на Дальнем Востоке России». Я видел там портрет. «Кто это?» – «Дедушка». А какой дедушка, как и что... Потом только дошло, что это мой прадед.
Зато много было рассказов о революции, гражданской войне, о соратниках отца. У него большой авторитет был среди матросов. Отца и знаменитого впоследствии нашего адмирала Исакова, который был тогда под командой отца, когда они сходили на берег, матросы даже негласно охраняли, чтобы, не дай бог, чего не случилось. Очень их любили.
В 37-м, перед тем как отца арестовали, мы были с сестренкой в пионерском лагере в Крыму. Как раз в тот год к нам приезжали Чкалов, Байдуков, Беляков – знаменитые летчики, герои. Мы их встречали. Помню, тогда же встречали Георгия Димитрова, знаменитого революционера, выигравшего процесс с фашистами. Повязывали ему пионерский галстук. Все это тоже было атмосферой того времени. Герои-летчики и борцы-антифашисты. Героика не отделялась от борьбы, особенно для нас, мальчишек, в том числе и борьбы с врагами народа.
В то лето отец должен был лететь во Владивосток и взял меня с собой тайком от матери из пионерского лагеря. На «летающей лодке» я вместе с ним улетел во Владивосток. А потом на «Кирове», корабле, который отец строил в Италии, несколько суток ходили в Посьет и на Сахалин. Мать не знала об этом. Она тогда работала в Хабаровске заведующей иностранным отделом краевой научной библиотеки. Думала, что я в лагере. А я по Тихому океану плавал…
Тогда слышал я разговоры на корабле, что вот на флоте кого-то «взяли». Но – это сейчас я понимаю. А тогда меня, мальчишку, больше интересовало, какой корабль, катер, какая пушка.
Когда мы вернулись, отец был какой-то нервозный, и мать нервничала. А почему... с нами об этом не разговаривали…
Записал В. ОТЯШКИН.
(Продолжение следует.)
