Последний житель
В Быгане, за 80 километров от Тары, будто остановилось время. Замер у дома комбайн, зарылся колесами в сугроб «москвичонок». Фельдшерский пункт зияет пустыми рамами, но на углу кирпичного здания прилеплен новенький телефон-автомат. Ползу к нему по снежной целине, и в полумертвой тишине, где шумит только тайга, трубка неожиданно отзывается гудками.
– Депутаты приезжали перед выборами, – рассказывает Валентин Степанов, последний житель Быгана. – Сказали, программа у «Единой России» такая: каждой деревне – по телефону. А кому нам звонить – волкам? Нынче и Ковалевские уехали – внуку 6 исполнилось. Наша школа три года назад закрылась, тогда еще 20 человек было. Теперь только мы с женой остались. Но женщине-то скучно тут, у родственников все гостит. Это я то за шишками в лес, то на рыбалку.
Дом Степановых стоит на отшибе деревни – Валентин Владимирович строил его уже в начале 90х, когда поселок еще жил, и места для полутора сотен домов не хватало:
– 15 лет в Магадане отработал бульдозеристом, вернулся, поставил напротив отцовского. Жить можно было. Колхоз развалился, но хозяйство все держали – коров по пять-шесть голов, лошадей, овец, кур. Кто пошустрее, пилорамы затеяли. Только толку-то: дорогу перестали подсыпать, а у нас ведь болота, махом и провалилась. Как автобус отменили, все сразу разъезжаться стали.
Валентин держит только овец. Корову невыгодно: вручную не накосишься, вывезти стог сложно. И почти невозможно вывезти дом – все его богатство, которое и держит в опустевшей деревне. Отводит глаза:
– Надо, конечно, уезжать: 64 года уже, болеть начал. Но я ж этот дом своими руками до последнего гвоздя… Подержусь еще: пока живой, вроде и родина моя живая. Когда из Магадана домой приезжал, автобуса сроду не ждал. Топал, как на свидание: вот-вот Быган увижу. Дома тут еще хорошие, может, понадобятся кому, а я вроде как сторож. В Князевке вон живых душ не осталось, так и церква развалилась. А какое село было – в два раза больше нашего.
За державу обидно
Село Князевка любили навещать высокие гости. Когда-то оно называлось Чигалом в честь речки, на которой поселились несколько семей из Беларуси. Но в 1896м его посетил тобольский губернатор Леонид Князев, изучавший тарские урманы, чтобы выбрать удобные места для переселенцев. Деревенька ему понравилась: хоть и 120 верст от Тары, зато в реках полно рыбы, а в тайге – дичи. Заложил церковь, и вскоре здесь был открыт переселенческий участок. Приезжим семьям выдавали земельный надел и по 90 рублей золотом. В 1898м, поставив на средства фонда императора Александра III церковь, прихожане переименовали Чигал в Князевку – таким нарядным стало село. К 1906 году у его жителей насчитывалось уже почти три сотни «техники» – сох, плугов и борон на конной тяге.
Во всяком случае, так рассказывает историю деревни Ирина Терещенко, директор Атирской школы и руководитель местного краеведческого музея. Организовали его учителя вместе с детьми, чтобы хоть что-то осталось в память от Атирской волости, насчитывавшей 67 деревень. Сегодня Князевка – это больше сотни брошенных домов, заколоченная школа, развалившаяся больница, пустующие фермы и покосившиеся столбы электростанции.
Везет меня туда на своей «Ниве» Иван Кириллов, глава Атирского поселения, куда входят теперь 4 деревни, две из которых – Князевка и Быган. Дорога – просто 40 километров снежного следа от вездехода сквозь плотные стены вековых елей. Мотор рычит, Кирилов серчает:
– За державу обидно, честное слово. Умерла деревня в одночасье. Совхоз был крепкий, да и без него люди жили – поля, реки, тайга. В 1998м столетие Князевки отмечали, губернатор бывший приезжал. Люди ему жаловались: как снег или дождь – провода провиснут, «Омскэнерго» пробиться по грязи не может, сидят без света неделями. Обещал помочь. После этого линию вовсе обрезали и автобусы рейсовые отменили, а дорога для нас – первое дело. Денег из дорожного фонда давали на год 150 тысяч на 4 деревни, горючку не выделяли – крутитесь, мужики. А грейдер пригнать из города уже в сотку вылетает. В общем, к 2000 году остался в Князевке только Коля Саренко, с зоны вернувшийся – идти ему было некуда. Два года назад и он умер. А мы ведь немного просим. Я два года назад выбил щебень до Атирки, так теперь с мужиками выходим, свои трактора пригоним, сами все 75 километров до Тары трамбуем, чистим. Проходит теперь автобус до нас. Только, чтоб щебень выбить, надо до Москвы допрыгнуть! А она тоже не торопится. Я еще в 2011 году в федеральную программу пробился – 56 миллионов должны выделить: топит же нас, мосты перемыло, грязь в селе непролазная. Нынче начали поступать. В 2011м я б на них все село заасфальтировал, теперь дай бог, чтоб щебня хватило.
При этом по разнообразию и запасам полезных ископаемых Тарский район занимает лидирующее положение в Омской области. Здесь – два месторождения нефти, россыпь циркон-ильменитовых песков, залежи торфа. На благосостоянии местных жителей все это никак не сказывается. Тех, кто смог уехать и «устроиться», они помнят поименно. Здесь провел юность народный артист России Михаил Ульянов, благодаривший из столицы губернатора Леонида Полежаева за «многотрудные дела», свершенные им за 20 лет правления областью. В этих же местах родился секретарь политсовета Омского отделения партии «Единая Россия» Александр Артемов, соратник и Полежаева, и нынешнего главы области Виктора Назарова. Наведывается он на родину нередко, но происходящему не удивляется. Говорит, и безработица, и массовый исход из деревень – процессы естественные, и ничего тут не сделаешь. Бывший омский сенатор, а ныне депутат Госдумы Андрей Голушко, который может стать третьим губернатором, тоже имеет отношение к Таре – хоть и не местный, но прошел в парламент как раз от этих северных территорий.
– Что ж вам Голушко дороги не сделал? – интересуюсь у Ивана Кириллова, – У него же лозунг предвыборный был «Нам здесь жить».
Кириллов тыкает пальцем в небо, где летит, жужжа на всю округу, нарядный вертолетик:
– Оно им надо?
Дорога к храму
В Атирку возвращаемся уже к вечеру. Дома самого богатого в Тарском районе поселка, как уверяет Кириллов, сливаются с серым небом – они старые, 20го и даже 19 века. Ярко – в розовый и желтый – раскрашены только магазины, цены в которых зашкаливают: даже хлеб в полтора раза дороже, чем в Таре.
– По 50–60 тысяч мужики на лесе зарабатывают, – объясняет Иван Иванович. – Вот и торопятся коммерсанты.
«Мужики» тоже спешат – пока не кончился лес, который вырубают правдами и неправдами. Но новый пятистенок – только у главы. Больше не строится никто – жить здесь долго никто не планирует. Предприятий, кроме частных лесопилок, в Атирке нет: обрезками, опилками и горбылем завалена вся округа. Перерабатывать их, везти продукцию в город, слишком дорого, а мужчины стараются скорее накопить на новую жизнь. В Атирке ведь и семью не завести.
– Девушек у нас мало, – жалуется Ирина Терещенко. – Парни остаются, лесом занимаются. А девчонкам работать негде. Раньше и хлебозавод был, и продукты для армии делали – даже чипсы из настоящей картошки. Больница окружная, правда, еще держится, только прежде 5 врачей было, теперь 5 фельдшеров, которым врачебные манипуляции запрещены. Чтобы «скорая» поехала, надо ее заправить, а ближайшая заправка в Пологрудово, за 20 километров. Не хотят женщины рожать. В соседнем Имшигале на всю деревню один ученик остался. Если так дальше пойдет, уйдем вслед за Князевкой.
Дорог внутри района – 180 километров, почти все они – грунтовые, то есть просто накатанные по земле. Закон РФ «Об общих принципах организации местного самоуправления», разделив полномочия, повесил их непосильным грузом на районный бюджет.
– Все Тарские богатства – не наши, налоги уходят в федеральный бюджет, – объясняет начальник отдела капитального строительства администрации Тарского района Николай Мугак. – Создать коммерческие маршруты невозможно, потому что предпринимателям это невыгодно: народу мало, транспорт бьется. А районный бюджет нищий, живем на дотации. Все, что можем – хоть как-то ремонтировать дороги за счет дорожного фонда. И то выборочно: выделяется на межмуниципальные пути по 10 тысяч рублей на метр, в отличие от федеральных – по 90. Даже щебеночное покрытие обходится в 15 миллионов за километр, не говоря уже про асфальт. Стараемся войти в какие-нибудь федеральные программы, но их условие – деревня должна развиваться, тогда и ремонт будет.
Нынче с помощью федеральных денег удастся положить щебень к Литковке и Ложниково. У остальных 74 деревень надежды мало: нет дорог – нет и развития. Замкнутый круг.
– Так живет весь ближний север, – считает профессор РАЕ Игорь Вяткин, председатель Омского отделения РГО, руководитель филиала Территориального фонда геологической информации по Сибирскому федеральному округу. – Правительство России обещало вложить в развитие северных территорий до 2020 года триллион рублей. Но под северными территориями оно понимает земли, где можно заработать быстрые деньги. Правда, большой вопрос: Арктика, к примеру, будет выгодна стране или нескольким корпорациям? А ближний Север заброшен, 500 километров вдоль Транссибирской магистрали – полоса запустения. Это печально, потому что полезные ископаемые кончатся, а без нефтяных денег жить на дальнем Севере будет невозможно. В отличие от ближнего, освоение которого шло веками, и сейчас здесь обитает большинство населения Сибири. Только властям, к сожалению, де него нет дела.
Ближний север сегодня это бездорожье и пустующие деревни, в которых доживают свой век старики. В обезлюдевшей Князевке рушится памятник архитектуры, включенный в список культурного наследия России, – деревянная Екатерининская церковь. Кирпичный фундамент держал ее больше века, несмотря на суровую погоду и политический климат. Теперь от нее остались только руины – дороги к храму больше нет.
Наталья ЯКОВЛЕВА.
Фото автора.
