Просматриваю альбомы. В них под коротенькими заметками крупным почерком хранятся фотокарточки. Пожелтели от времени. Но в них хочется вглядываться, потому как с них смотрит сама История.
– Кучменко я по отцу. Ладыгиной стала спустя семь лет после войны. А когда она началась, мне было 14. Фашисты перевернули все вверх тормашками. Мы жили в поселке Меловом Луганской области, неподалеку от станции Чертково. Она объединяла в одно целое два района, две области, две республики – Россию и Украину. При нашей школе организовали сразу «Пост Победы», где наладили выпуск бутылок с зажигательной смесью для подрыва фашистских танков. Мы продолжали учиться и работали в колхозе. Урожай был богатым, зерно сушили ручными веялками. Ночами мы вязали перчатки с тремя пальцами и отправляли их на фронт.
ГОВОРЯТ, что время лечит, постепенно стирая остроту любых ощущений. Но порой, среди ночи откуда-то из его глубины вдруг Клаву оглушает жуткая бомбежка. Немцы бомбят Чертково. Горят составы с танками, машинами, орудиями, цистерны с горючим… Люди бегут в степь. Самолеты летят очень низко, стреляют по бегущим. Фашистские летчики смеются. Превратили в руины маслозаводы, мясокомбинаты, мельницы. Элеватор, полный зерна, горел…
– Немцы пришли в мое село в середине июля 1942 года. Мы к тому времени вместе с остальными беженцами были в нескольких километрах от Сталинграда. Но и здесь нас фашисты настигли. С нами отступали обозы с военными. Их гитлеровцы забирали в плен, раненых убивали. Нас погнали назад. Вернулись домой, а хата вся разграблена и исписана черным: «Тут жил коммунист-партизан». Мы это сразу забелили. Но жить там не смогли. Перебрались в соседнюю Шелестовку, к родственникам: меня с братом из Мелового могли в любой момент угнать в Германию. Благо не знали, что комсомолка. Наведывались порой полицаи – все спрашивали: где отец и старшая сестра. Мария успела уехать – как медработник она сопровождала раненых из-под Сталинграда в госпитали Казахстана, Узбекистана, Туркмении, Киргизии. Спустя три десятка лет после Победы я переманила ее в Омск, здесь она работала в железнодорожной больнице.
Клавдия Гавриловна рассказывает, показывая на снимок, сделанный в 1946 году. На нем запечатлена ее семья на фоне хаты из самана, на кухне которой фашисты устанавливали пушку. Точно в таком же доме жили в одной его половине односельчане (29 человек с детьми), в другой – немцы (их было около трех десятков). И решили этих фрицев подростки разоружить.
– Крепко немцы выпили накануне Нового года (было это в ночь с 29 на 30 декабря 1942-го). Заснули. Мой братишка Ваня, шестнадцатилетний Камышан, пятнадцатилетний Горох и я перетащили в овраг семь пулеметов, три миномета, двадцать автоматов, патроны, диски и даже верхнюю одежду, – озорно блестя глазами и вмиг словно помолодев, уносится в далекое прошлое Ладыгина. – Ночь была вьюжная. Следы быстро замело. Наутро немцы искали партизан, а мы отсиживались две недели в окопе, пока 16 января 1943 года не услышали: «Кто живой? Выходите!» Это были наши освободители. Они нас кашей с мясом накормили, печку в нашем доме полуразрушенном изладили, установили трубу, затопили. А уже через день танковая бригада ринулась освобождать города России и Украины. Мы не успели отойти от пережитого, как за нами пришел секретарь комсомола и сказал, что нужно собирать убитых, которые остались лежать после боя возле питомника и на горе. Я, мой братишка, Мария Рыбалко, Галя Плясуля, Тамара Сапаухина и Камышан неделю вывозили погибших, укладывали их штабелями в глубокие могилы. Захоронили 450 человек. Над каждым плакали. Ведь они погибли, нас освобождая. Позже, в этом же составе, мы поехали в Кантемировку отгружать продукты на фронт. Вернулись в конце лета, перед самой школой.
Есть в альбоме снимок танкиста. Он очень похож на того, которому шестнадцатилетняя Клава, в свободное от основной работы время помогающая госпиталю, подарила жизнь. Нужна была срочно раненому Владимиру Ивановичу Кургузу кровь четвертой группы, положительная. И девушка соглашается на прямое переливание. Так абсолютно незнакомый паренек из Рязани стал ей братом.
– Доучивалась в Никольске. Со всего района нас набралось в старшие классы 16 человек. В 1945 году получила аттестат. С выпуском приехал нас поздравить земляк, маршал СССР, генерал-полковник А.И. Еременко. Кстати, Андрей Иванович у моего отца постигал начальную грамоту. Батя задолго до революции четыре года учился в церковно-приходской школе. Был начитан. Очень хорошо рисовал, – не без гордости за обожаемого родителя рассказывает моя собеседница. – С приходом Советской власти активно участвовал в движении по ликвидации безграмотности. С Еременко столкнулся вторично в 1912 году, служа в царской армии штабным писарем.
– Помню, я была дошкольницей, папу как лучшего директора огромного овощеводческого колхоза, где выращивались необыкновенно сладкие арбузы и дыни, пригласили на сельскохозяйственную выставку в Москву, – рассказывает, листая альбом, Ладыгина. – Там он был премирован 15 тысячами рублей и кожаной курткой. Деньги очень пригодились: родители строили дом. Был это примерно 1930-й год.
УЧАСЬ в институте, Клавдия бредила Севером. И добилась своего: ее вместе с подругой распределили в Магаданскую область. Там она встретила свою «половинку». Бывший фронтовик Дмитрий Ладыгин увез Клаву на материк. Началась их кочевая жизнь, переезды с одной стройки на другую, ведь муж был прорабом. Она работала в торговле. Ушла на заслуженный отдых из отдела рабочего снабжения Западно-Сибирской железной дороги.
Коммунист Ладыгина (кстати, и ее дочь Светлана, и внучка – члены КПРФ) прекрасно сознает, что жизнь не бесконечна. Может быть, поэтому старается, как свидетель многих добрых дел, вершимых советским народом, донести их смысл до молодежи, тех же школьников. Со многими учебными заведениями Омска у нее давно установлен тесный контакт.
Валентина Кучковская.
НА СНИМКАХ: 1929 год. Двухлетняя Клава на руках мамы Ефросиньи Матвеевны, шестилетняя Маша и отец Гаврил Иванович Кучменко; одна из встреч с ребятами школы-интерната №11.
