У моей бабушки Натальи Михайловны Лоханской ушел на фронт сначала сын Николай, затем Иван. Воевал и зять, муж дочери Лизы. Дочь Мария была сельской учительницей, ее жених Виктор сражался под Ленинградом. Хочу рассказать об Иване.
…Со службы, а это было еще до войны, Иван вернулся сержантом. Стал шире в плечах, а ростом он был под два метра. Демобилизовавшись в 1940 году, опять влился в заводскую среду. Вскоре комсомол направил его в ФЗО, в училище, которое окончил когда-то. Стал там мастером производственного обучения. С первой получки в швейной мастерской заказал себе новый костюм, матери купил обновы и говорил:
– Разбогатеем, куплю патефон. Будет у нас дома музыка.
На радостях, гордая за сына, словно помолодевшая, мать примеряла у старого зеркала жакетку и полушалок. Соглашалась!
Но не довелось Ванюше купить патефон – началась война.
Хороших мастеров не хватало, поэтому у Ивана была бронь. В нем нуждались и завод, и училище профобразования. На старых станках делали снаряды, нужны были мастера-наладчики. Из деревни прибывали девчата и совсем юные парнишки, их учили ладить с токарными станками. Но Ванюша разузнал, что фронту нужны шоферы, и надеялся, что если выучится водить машину, то бронь с него обязательно снимут. По направлению от военкомата вечерами овладевал шоферскими навыками. Задуманное осуществил.
Мать причитала:
– У тебя же бронь, ты государственный человек. Ты тут нужен.
– Мама, родная, не могу я в тылу сидеть. Брат Николай на фронте, а ведь он моложе меня на семь лет. Спиной чувствую, как люди неодобрительно смотрят и презрительно говорят: «Здоровый лоб в тылу отсиживается». А на заводе я подготовил себе замену, мои ученицы – молодцы, учат теперь других. Мои книги сохрани. Приду с победой, их перечитаю. И тетрадки мои, куда я из книг выписывал афоризмы.
Повесил свой выходной костюм Иван на гвоздь, оделся попроще и вышел во двор. Соседки увидели, что парень уходит, пошли его провожать: кто плачет, кто крестит. Сбоку мать семенила, платком слезы утирала. Ведь второй сын дом покидает…
С фронта он писал, что возит разные грузы. Какие грузы? Снаряды или продукты – не сообщал. Потом пришло письмо из Москвы. В нем были слова: «Теперь я знаю точно, что живой вернусь после победы».
Оказывается, он стал водителем «Катюши». Этого оружия фрицы боялись, как огня, называли их «сталинский орган». Солдаты берегли эти установки, после залпа уводили в тыл, меняли расположение, не давали им попасть в окружение.
Иван в Москве, где проходило переформирование его части, сфотографировался. На обороте фотографии написал: «Лучше вспомнить и взглянуть, чем взглянуть и вспомнить». Эту фотографию он прислал своей сестре, так как мать не умела читать и писать, вместо подписи выводила несколько букв. Сестре писал Ванюша, чтобы передала приветы всем родственникам, а раньше всех – любимой мамочке.
Но вот в1943 году прибыл с фронта его однополчанин Василий, тоже бывший водитель «Катюши». И выполнил обещание заехать к матери друга. Он увидел почерневшую от горя седую женщину, получившую два месяца назад похоронку на Ивана, письмо о тяжелом ранении сына Николая и похоронившую умершую от простуды старшую дочь Лизу.
Однополчанин Ивана Лохонского Василий после длительного лечения в госпитале ехал в родной Новосибирск, но, раз обещал Ивану, заехал к его матери и рассказал, как воевали и как был ранен его друг.
Водители и солдаты-наводчики четырех «Катюш», оказывается, поджидали, когда подвезут снаряды. Радуясь временной передышке, собрались в блиндаже, пили чай, рассказывали смешные случаи, хохотали.
Тут в блиндаж заскакивает майор и кричит:
– У меня пехоту повыбили, а вы тут ржете. Немедленно в наступление!
Василий возразил:
– Мы ждем, когда снаряды подвезут…
– Разговорчики прекратить! Приказываю, как старший по званию…
Водители «Катюш» и солдаты-наводчики пошли вперед с пехотой и попали на минное поле. Ивану живот разворотило, Василию руку сильно изуродовало взрывом. Когда рядом лежали в медсанбате, то Иван подозвал друга к себе, передал ему адрес матери и попросил, чтобы навестил. Иван мучился страшно и понимал, что вряд ли выживет. Василию ампутировали руку, а когда он стал поправляться, то перед отправкой в тыл, ему сказали, что Ваня умер. Позднее Василий через знакомых солдат узнал, что случилось дальше.
Когда привезли боеприпасы, то командир узнал от единственного невредимого водителя, что одного из них убило сразу, Иван умирает от ран, а Василий потерял руку. Сразу три «Катюши» из четырех без водителей остались.
Командир стал искать «старшего по званию»:
– Я его убью, что моих бойцов сгубил. Кто «Катюши» поведет, где я водителей возьму?
Только скорое наступление помогло затеряться «старшему по званию», да избежать самосуда, а командиру – штрафбата.
Все это рассказал Василий матери. Когда хотел налить по рюмочке «за упокой боевых друзей», Наталья Михайловна предупредила:
– У нас и пить не из чего. Пока на работе была, два платья дочери да елиминевые (так называла алюминиевые) кружки и ложки унесли проклятые жулики.
Василий выпил несколько глотков из горлышка, закусил коркой хлеба и пошел на вокзал…
Много лет спустя сестра Ивана, Мария, вместе с мужем Виктором, защитником Ленинграда, офицером запаса, приехали в Новоржев, где открывали мемориал воинам, погибшим в боях и умершим от ран. Среди многих имен прочитала имя своего брата Ивана Сафроновича Лоханского. Слезы сами собой покатились по ее щекам. Набрала в маленький льняной мешочек горсть земли, увезла ее на могилу их матери, Натальи Михайловны Лоханской.
Рассказ Евгения МЯСНИКЕВИЧА
записала Ирина ТУБИНА.
НА СНИМКЕ: Иван Сафронович Лоханский. 1943 год.
