Ольга Леонидовна Скорик работает в Марьяновской центральной районной больнице. Ее должность – дезинфектор. Две недели назад ей в первый раз принесли мешок с надписью: «Коронавирус». В мешке оказалось три матраса.
– Вероятно, это матрасы из детского отделения, которое спешно перепрофилировали под работу с коронавирусом, – говорит Ольга Скорик. – Сколько человек в нем лежит, чем именно они больны, нас в известность не ставят. О том, как работать с вещами, толком не объясняли. Правда, месяца полтора назад привезли новый аппарат, похожий на самогонный, для обработки вещей. Но для него в помещении нет розетки, а мне не выдали даже письменной инструкции. Так что он стоит пока только для красоты. Все, что я могу – это надеть одноразовый халат, который мне выдали на случай «опасной» обработки, и включить дезинфекционную камеру не на 10 минут, как обычно, а на 45, как это делается при работе с вещами туберкулезных пациентов. Сходила к эпидемиологу, узнала, полагается ли мне какая-то дополнительная оплата. Оказалось, что в число медиков, близко контактирующих с коронавирусными пациентами, дезинфекторы не входят, хотя, судя по информации, которая сыплется отовсюду, вирус живет и на предметах, и на белье.
Работает Ольга Леонидовна дезинфектором на полставки: полной в Марьяновской ЦРБ не полагается. Зарплата ее составляет 6600 рублей, тогда как в клинической психиатрической больнице имени Н.Н. Солодникова дезинфектору платят на полную ставку около 14 тысяч, в клиническом противотуберкулезном диспансере – 15–16 тысяч, а по данным открытых источников, средняя зарплата такого специалиста в России и вовсе 30–35 тысяч рублей.
– Моя ставка – такая же, как у уборщицы, несмотря на то что у меня есть квалификация дезинфектора и допуск к работе с дезкамерой, – рассказывает она. – Два раза с 2001 года я обучалась на курсах, повышая квалификацию. Но сейчас у больницы нет денег, чтобы отправить меня на очередное обучение, как мне объясняет руководство. Формально, впрочем, моя зарплата растет: повышается оклад. Но при этом исчезают надбавки – убрали надбавку за вредность, почему-то интенсивность труда уменьшилась с 15 до 12 процентов. В итоге общая сумма только уменьшается. При этом нет условий для работы: по правилам, должно быть два отделения – загрузочное и разгрузочное, как бы грязное и чистое, соответственно, два дезинфектора. В грязном отделении полагается заложить белье в дезкамеру, туда же отправить и свой халат, после чего произвести уборку отделения: помыть пол и стены. У нас в ЦРБ я одна – разделения на чистое и грязное отделения нет. Пол подметаю сама, за что мне доплачивают чуть больше 500 рублей в месяц. Немного – 30 квадратных метров, но каждый рабочий день.
Строго говоря, Ольга Леонидовна, как дезинфектор чистого отделения, должна лишь контролировать работу дезкамеры: произвести загрузку и включить автомат. Но поскольку камера в Марьяновской ЦРБ 1983 года выпуска, то устанавливает время и температуру, переключает с нагрева на вентиляцию она вручную.
– Кроме халата, у меня должны быть маска, перчатки, очки, – говорит Скорик. – Приезжала из минздрава как-то комиссия, но не слишком удивилась: говорят, в районах есть и условия похуже, а защитными очками сочли мои личные для зрения. Я, кстати, в 2016 год писала письмо в прокуратуру с вопросом, почему приходится работать в таких условиях, но ничего не изменилось. В дезинфекционном отделении не было текущего ремонта десять лет, не говоря уже про капитальный. В прошлом году, впрочем, подперли стену шпалой – она вываливалась. Окно старое, деревянное, целлофаном затянуто, зимой здесь находиться невозможно – очень холодно. Да разве только у меня проблемы – они по всей больнице.
Когда потребовалось обрабатывать «коронавирусные» вещи, дезинфекторскую не только оснастили новым неработающим аппаратом, но и провели воду. Дезкамера же обрабатывает паром, и в нее по старинке надо заливать воду. Ранее, поскольку водопровода не было, приходилось ходить с ведрами в прачечную. Теперь прямо в дезинфекторской установили наконец кран. Без раковины – руки мыть не обязательно. Правда, после каждой обработки воду в камере полагается менять, но деть ее некуда – канализации нет. Стоит ли удивляться, что больницы превратились в «газовые камеры» инфекции?
При советской власти в больнице были еще и дезинфекторы, которые обрабатывали палаты после больных. Теперь это делают уборщицы – санитарок в ЦРБ тоже понизили «в должности», уменьшив таким образом зарплату, но оставив те же обязанности, включая уход за больными.
– Мало их, ведь раньше были санитарки палатные, коридорные, а теперь на все про все – одна уборщица. Экономия. Кроме того, они не медицинские работники, у них нет права на получение стимулирующих доплат. Как и у рабочих, которые носят мне мешки с использованным бельем без всяких средств защиты, – объясняет Скорик.
В конце мая новый министр омского здравоохранения Ирина Солдатова обратила внимание на зарплаты медиков, сказав, что недопустимо переименовывать санитарок в уборщиц и не доплачивать даже до уровня МРОТ. Пообещала, что будет разговаривать с финансистами, с коллегами из правительства Омской области. Впрочем, обещанного, как говорят в народе, три года ждут. А пока, как сообщил министр здравоохранения РФ Михаил Мурашко, выплаты за работу с больными коронавирусом от 25 тысяч до 80 тысяч рублей получили 243,5 тысячи российских медиков. Причем 16 тысяч человек получили их только после жалоб. Техническому персоналу выплаты тоже полагаются – до 10 и 15 тысяч рублей. Только вот жалобы технический персонал Марьяновской ЦРБ писать станет вряд ли: Ольга Скорик, которая давно пытается добиться нормальных условий труда, держится на месте только потому, что претендентов на ее тяжелую, вредную и копеечно оплачиваемую должность не находится.
Наталья ЯКОВЛЕВА.
