Впечатления нежилой эта деревня, Сибкоммуна, что в 40 километрах от Омска, не производит. На главной улице вперемешку с обшарпанными развалюхами стоят штук пять вполне еще крепких домов. И только приглядевшись, понимаешь, что из труб не поднимается дымок, тропинки к воротам не проложены, а колонка торчит из плотного сугроба.
Увидеть Родину и умереть
В этом году ровно сто лет с тех пор, как крестьяне нескольких деревушек объединились, назвав себя «сибирскими коммунарами». Для работы построили скотный двор, мельницу-крупорушку и зерновой ток, для жилья – бараки, школу, избу-читальню. Первый удар нанесла Великая Отечественная, выбив больше половины мужчин – 35 человек погибли на фронте. Второго удара, уже «мирного», коммунары не перенесли – в
2003м закрыта была школа, и большинство из 200 жителей разъехались в одночасье. Одни продали дома дачникам, другие, кому не повезло, просто бросили. До сих пор прописано здесь 11 человек. Летом и три десятка отдыхающих набирается. А зимой в деревне – двое: 57летний Василий Щукин да жена Валентина Калинина, на три года младше. Их старенький домик – все, что осталось от второй улицы.
– В соседнюю избушку, – Василий машет вдоль улицы рукой, – хозяин уже года три не наезжает, хотя вроде пристраивать собирался. В мазанке старушка лет десять назад померла, а наследники так и не объявились. Да кому эти развалины нужны?
Василий 15 лет назад приехал в Омскую область умирать: цирроз печени. Электромонтажник по профессии, в 1990м он увез свою семью в Грецию на заработки.
– Работал на алюминиевом комбинате, – рассказывает. – На жизнь хватало. Там ведь день отработал – неделю можно спокойно жить. Только не хотел я там корни пускать, тянуло на родину. Думал, подзаработаем и обратно уедем. А супруга, гречанка этническая, решила гражданство получить. Трое дочек у нас уже было, четвертым забеременела, чтоб многодетной считаться – им там проще. Мне надо было в армию идти. Натовскую. Не хотел я, не мог – в СССР же вырос. Сын уже без меня родился...
Уезжал Василий из СССР, а вернулся в 1997м уже в другую страну. Предприятия в Омской области разваливались, зарплаты не выдавали, жилья не было. После очередного увольнения запил. В 2006м попал в больницу в Казахстане, и миграционная служба связалась с его родными в Омской области. Сестра согласилась Василия принять.
– Отвезла дачу свою сторожить под Гауф-хутором, шесть километров отсюда, – вспоминает Василий. – Лето, свежий воздух, овощи – даст бог, поправишься, сказала. Только что мне лето, если для меня белый свет скоро кончится? Обидно было. Ну и опять пить начал: сестра подкидывала помаленьку да собутыльников находил.
«Нельзя больше бога гневить»
Валентину встретил в очереди за «паленой» водкой. Была когда-то передовой дояркой в совхозе под Ишимом Тюменской области, но от хозяйства остался пшик. Пока муж пил да бил, сына от него спасала. А как муж замерз по пьянке, сын привел жену в дом, и мать оказалась третьей лишней. Уехала на родину, нашла работу у фермеров, выращивающих овощи вокруг Гауф-хутора, сняла в Сибкоммуне землянку. Но одиночества не выдержала – стала помаленьку «снимать стресс». Привела Василия в свое жилье.
– Полтора года прожили, как в тумане: у Валентины было маленько накоплено, мне сестра подкидывала, – горько смеется Василий. – Пока хозяйка не нагрянула и не разогнала наш шалман. Протрезвел, задумался: зима на носу, а деньги почти кончились. И тут поймал себя на мысли, что не умер, а главное, и не собираюсь ведь – зиму жду.
Уговорили хозяйку потерпеть и осень провели в трезвости – убирали на полях урожай. Через месяц смогли купить за 4 тысячи рублей старенький домишко размером 4 на 4 метра. Тут стало не до пьянки – пол проваливался, крыша текла, печка дымила. Кое-как подлатав, обставили тем, что в брошенных домах нашли.
– Спасибо добрым людям: пожалели алкашей, не дали пропасть: увидели, что за ум взялись, кто вещички старые отдал, кто крупы привез, – рассказывает Валентина. – Света, правда, не было, да все одно платить за него нечем было.
Одна беда – в деревне остались к тому времени те, кому ехать было некуда и незачем. В основном бывшие собутыльники. Поначалу приглашали «к столу» и Василия с Валентиной.
– Магазина нет, автолавка перестала заглядывать. За продуктами, в аптеку – это в Гауф-хутор надо, шесть километров пешком или на лыжах, – Василий показывает рукой путь. – А «синька» – с доставкой на дом. Как почтальонка пенсию привезет, так «коммерсанты» тут как тут. Пятеро деревенских за зиму сгорело от водки. И ведь здоровые были, а я все живу. Поняли мы с Валентиной, что нельзя больше бога гневить. Она-то больше за компанию и пила, а я, видать, не был алкоголиком: радости особой не доставляло, так – от тоски и безысходности.
Добрались в ту зиму до храма в Тавричанке, покрестились. В одном из шкафчиков устроили иконостас, молитвословы наизусть выучили. А в церкви бывают редко: это же целая экспедиция. Сначала надо 7 километров пройти пешком до трассы, потом еще 30 проехать на попутном автобусе. Да еще и обратно вернуться засветло – собаки, брошенные хозяевами, стали сбиваться в стаи.
– С каждым годом их все больше – дачники уезжают и бросают. Нынче две козы дойных у нас задрали, – Валентина ведет меня в стайку. – Только их и боимся, а так – тихо, кто сюда забредет зимой?
«Не хуже, чем в Греции»
Зарабатывают Василий с Валентиной теперь всеми доступными способами. Летом-осенью – полевая страда: помидоров-огурцов можно брать вволю. Только самодельного томатного сока нынче в погребе 30 банок! Заброшенный огород в 10 соток перекопали вручную. Сажают тыкву, кабачки, морковку, свеклу, лук.
– Фасоли килограммов 4050 уже в сушеном виде получается, – гордится Валентина. – Она не хуже мяса. Картошки по осени мешков по сто снимаем, перекопали бывшую соседскую землю. Без денег все равно не обойдешься, так мы ягоды-грибы собираем. Год на год не приходится, но выручают заброшенные дачи. Тут километров пять: и вишня, и малина, и ранетки… На рынке хорошо идет. Прошлым летом на 15 тысяч рублей наторговали. Нам этих денег надолго хватит. Одежонка дюжит еще, а носки, варежки я сама вяжу.
С первой же ягодной «прибыли» купили подержанные велосипеды. Зимой от них проку мало, потому приобрели еще и лыжи. Раз в месяц, повесив за спину рюкзаки, ходят до Гауф-хутора: покупают муку, соль, сахар, подсолнечное масло. Хлеб Валентина печет свой: зимой – в духовке, летом – в русской печке, которую сложили во дворе. Заодно платят за электричество: Василий наладил его на второй год зимовки. Вместе со светом в доме появились плитка и телевизор, купленные с рук.
– Десять программ берет без приставки, – хвастает Василий. – Новости смотрим, фильмы, культурные программы, чтобы не отставать от мира. У нас и книжки есть.
Бутылка самогона в доме тоже есть – на случай болезни: до больницы-то далеко. Но про это стараются не думать. Последний раз Василий был в больнице года четыре назад. Врачи сказали, что печень восстановилась: то ли диагноз в свое время поставили неправильно, то ли работа помогла. Она для двоих в деревне находится всегда: снег почистить, забор поправить, одежду постирать, воды натопить – водопровод-то только летний. С утра убирают за козами, потом Василий отправляется в лес по дрова, для чего смастерил сани. Валентина топит печи дома и в сарае: кроме коз, там живут пять кошек. Кошки суровые, «сторожевые» – в брошенных домах быстро разводятся крысы, но на улицу Лесную заглядывать опасаются. Две собаки – тоже защитники: Валентина готовит каши и им.
– Думаю, все-таки Бог нам помог, – Василий задирает голову вверх. – Я небо стал видеть, а ведь столько лет как придавленный ходил. Вон оно – высокое, синее. Нигде такого нет больше…
Над столом в доме, разделенном печкой на крошечные кухню и комнатку, он повесил гравюры еще советского производства и репродукции картин в рамках: тоже нашел на развалинах. Красоты, говорит, захотелось вокруг. Валентина украсила мишурой сосенку, которая растет перед домом, и усадила на лавочку двух игрушечных мышей:
– Новый год отпраздновали, но убирать не буду – так радостнее, – поправляет украшения на деревце. – А мыши – это мы с Васей. Я взрывная, он поспокойнее. Покричу, бывает, он в сарай уйдет, а я посмотрю, как игрушки дружненько сидят, да и за ним иду, извиняться. Сложно, конечно. Когда-то просто от одиночества друг к другу прибились, а на старости лет слова добрые говорить учимся.
Василий, стесняясь своей сентиментальности, отводит глаза:
– У нас теперь не хуже, чем в Греции – все есть! Нынче думаем кустов 500 клубники посадить: на рынке хорошо идет. Глядишь, и домик расширим. Веранду уже пристроили, утеплим – можно внуков принимать. Валентина уже носков всем навязала: обещали приехать из Тюменской области. И я с духом соберусь, напишу детям. Простят, как вы думаете?
Наталья ЯКОВЛЕВА.
