Два раза омская школа №130 переживала «клиническую смерть» – собирались сносить. Пять лет назад департамент образования предпринял последнюю попытку ее спасти, назначив молодого директора.
– Можно было представить, сколько проблем меня ожидает, – рассказывает Вячеслав Викторович Шестаков, 33летний директор СОШ №130. – Малокомплектная, основная школа, в которую шли те, кому больше было некуда пойти. Трещины по зданию, неизвестно, насколько опасные. Вокруг – частный сектор, две колонии строгого режима, торговая база, где в основном работают родители учеников, мигранты из бывших союзных республик. Национальный состав: 40 – славяне, 60 процентов – казахи, татары, азербайджанцы, узбеки. Нужно было недостатки превратить в достоинства. Еще до меня 130я стала участником проекта «Школа – вуз – предприятие». Правда, на бумаге – старших классов-то не было. Встретился с Игорем Михайловичем Зугой, руководителем Омскнефтехимпроекта, шефа школы. Настроен он был скептически, но обмолвился, что нужны инженеры со знанием делового казахского языка. Мы стали работать в этом направлении.
Для начала надо было переломить мнение родителей и руководителей о 130й как о тупиковом варианте. Организовали школу полного дня. Теперь это единственная школа в городе, где продленка бесплатна, к тому же работает летом. Дети с 1го по 7й классы на уроках и кружках до 3–5 часов. Обязательна прогулка – рядом городской парк, грех не использовать инфраструктуру. Взял 9 педагогов допобразования – по ФГОСТ удается 10 часов на каждый класс: и спорт, и шахматы, и рукоделие, и робототехника.
Конечно, одному изменить школу не под силу. Шестаков подобрал команду. Сейчас у него три зама: причем зам по науке – с инженерным образованием, по воспитательной работе – менеджер из бизнеса.
– У бюджетников плохо с умением заработать, – объясняет он. – На мой взгляд, собирать деньги с родителей – самое последнее дело, которое может прийти в голову от инфантилизма и лени. Но ведь есть целая цепочка финансовых институтов, начиная с учредителя, в обязанность которого входит обеспечивать школу, продолжая социальными партнерами, депутатами, грантами… Большую часть вопросов мы решаем на верхних ступенях. Школа может и должна выживать без родительских денег. Все, что нужно – грамотное управление и расстановка приоритетов.
Казахский национальный культурный центр взял на себя финансовую сторону, оборудовав в школе кабинет Казахского центра. Сейчас этот язык – второй иностранный по выбору вместе с немецким. Учат его и русские ребята, которые видят свое будущее в сотрудничестве с Казахстаном. Каждый год 35 учеников стажируются в Омскнефтехимпроекте под руководством специалистов – школа готовит кадры для предприятия, и шефы помогли оборудовать кабинет физики. Три года понадобилось, чтобы перешли на шестидневную неделю, добавив старшие классы, предметы, введя профиль. Микроучасток перестал бежать, а последние два года стали приходить с других. Теперь учеников – в два раза больше: 400.
– Но главное не в этом, – признается директор. – В первый же год моей работы покончил с собой первоклассник из-за тяжелой семейной ситуации. Погибли и два девятиклассника, пьяные дедушка с бабушкой спаслись от пожара, но забыли, что в доме остались внук с другом… Каждый год учеников сажали за наркотики. Сейчас втягивание в криминал детей прекратилось, состоящих на учете в ИПДН нет. Что-то начало меняться в сознании детей и родителей. Удалось выстроить социально-психологическую службу, из-за которой у нас постоянные стычки с опекой. Малейший синяк на теле ребенка – вызываем полицию. За последний месяц выявили два случая жестокого обращения с ребенком. Кажется, до папы-мигранта дошло, что бить дочку поленом по пальцам запрещено. Потрясающий инструмент – служба медиации. Психолога теперь два – клинический и педагог-психолог, ведь помощь нужна не только детям, но и учителям, и родителям. Их задача не увидеть проблему и сообщить родителям и директору, а разрешить ситуацию прежде, чем она стала проблемой. Кроме того, участвуют в образовательном процессе, например, в разработке индивидуальных учебных планов. У нас много детей с проблемами здоровья. Помню, как удивила реакция мамы умственно отсталого ребенка, которого принимали первым: она чувствовала себя виноватой, что доставила «столько проблем». Да, нужно было найти учебники, оформить кучу бумаг, чтобы выделили ставки олигофренопедагога, дефектолога, учителей по отдельным предметам. Но государство гарантировало ребенку обучение, и если у нас чего-то нет, чтобы его обеспечить, это проблема школы, а не родителей.
Шестаков понимал, что 50 миллионов, которые требуются для полного ремонта, никто не даст. Но за пять лет у школы появилась крыша, из-за которой не работал весь четвертый этаж, пластиковые окна, спортивная площадка, в которую превратили заброшенную территорию. Трещина зашита, опасности не представляет. Удалось это во многом благодаря сотрудничеству с Роспотребнадзором.
– Сложнее было переформатировать систему обучения. На мой взгляд, современная школа сейчас находится на уровне 19 века. Дети идут в нее, как в исправительное учреждение. Из моего окна видна колония, и я не хочу, чтобы мы были похожи, мы же не туда готовим! А куда, какие задачи ставит школа? Школа впихивает знания, как будто после ЕГЭ жизнь ребенка кончается, не готовит к жизни. Наш первый 11й класс был маленьким – 15 человек, из них пятеро – медалисты. Но только один из них устроился работать в серьезную фирму. И это был троечник, набравший максимальный балл за проект. Это натолкнуло меня на мысль, что нужно развить в детях качества, которые помогут в дальнейшей работе. Сейчас все со второго по 11 класс выполняют в течение года проекты. Правда, сначала был поток жалоб от родителей, не привыкших помогать детям. Постепенно одни поняли, что это полезно, другие просто хотят, чтоб его ребенок был не хуже других.
На первом же педсовете Шестаков напугал учителя физики, спросив, знает ли он, что изучал его класс на географии? Ведь современная жизнь строится на стыке наук. Теперь у детей уже есть необычный интегрированный урок. Например, 7му классу ставят общую тему: Каспийское море. Учитель географии рассказывает о добыче газа и нефти, эколог – об опасностях для природы, с информатиком создают робота, который собирает пролитую нефть, с учителем казахского изучают животный мир. Урок длится 3,5 часа, и по продуктивности эффективнее недели хаотичных знаний, по мнению Вячеслава Викторовича. Ребята посмотрели на Каспийское море не с позиции контурной карты, а с позиции проблемы, которую они в состоянии решить, не сейчас, так в будущем.
– Были претензии педагогов: «Что мы их развлекать пришли?», – говорит директор. – Но учитель уже – не источник знаний. Любой ученик может на своем смартфоне зайти в интернет и посмотреть, что есть не только те подходы, которые освоил педагог. Плохой учитель боится детских гаджетов: его авторитет будет подорван. Мы не сдаем телефоны на входе: это – для тюрьмы. Мы их используем. Сложнее всего увести педагогов от авторитарности, убивающей школу, по-моему. Многие уволились, не приняв моих идей. Убеждаю коллег, что хороший учитель – не тот, у кого дети не шевелятся, а тот, у которого горят глаза. У нас много молодых, но они тоже разные. В прошлом году пришло четверо, а задержались лишь двое.
Контингент по-прежнему сложный. Но уже нет тех, которые срывают уроки, в школе теперь не курят. Так ребят замотивировали, что должна быть воля, уважение к школе... Изменились отношения педагогов и детей. Главный показатель для Шестакова – двое учителей извинились перед детьми за не слишком правильное поведение.
– Я директор государственной школы и обязан создать все условия для обучения детей, – считает он. – Новый федеральный стандарт дает поддержку этим нововведениям. Задача государства – привести в соответствие школьную инфраструктуру, а микроклимат зависит от руководителя. У нас в школе не говорят, что виноват закон, департамент, родители, дети… Закон неплох, надо просто им пользоваться. Ничего не изменится, пока педагоги не почувствуют ответственность за судьбы детей, не поймут, что экономика города связана со школой – мы растим людей, способных изменить город.
Наталья ЯКОВЛЕВА.
